История моей жизни. Воспоминания военного министра. 1907—1918 гг.

Квартира, нанятая для нас, была на Пидворках, по Золотоношской улице, дом № 6. Дом, принадлежавший еврейке, г-же Гурович, состоял из семи комнат и кухни; хозяйка оставила за собою две с половиной комнаты и нам отдала четыре с половиной; кухня оставалась общей; большая гостиная была поделена между нами перегородкой, завешанной коврами; у нас были две спальни, столовая и полторы комнаты для прислуги и вещей. Нам досталась комната в пять на шесть аршин, в которой стали две кровати, туалетный столик, умывальник, кресло и стул, да несколько сундуков; как спальня она еще могла годиться и ее главным недостатком являлось отсутствие форточки; но днем в ней сидеть было неудобно, так как кому-нибудь из нас надо было сидеть на кровати; столовая же была проходная и через нее весь день ходили в обе спальни и в холодную переднюю, служившую кладовой. Двери все были без замков; они только трением удерживались в закрытом состоянии и легко открывались собаками и сами собою, причем в столовую врывались то тепло и запахи кухни, то холод передней; через тонкую стену была слышна вся болтовня и ругань четырех человек прислуги. Таким образом, и в столовой сидеть было донельзя противно; все это изменилось к лучшему только в конце марта, когда погода стала теплее, так что можно было выставить в окнах вторые рамы – в столовой прекратились холодные дуновения из передней. Во всяком случае, в нашей спальне и в столовой мыслимо было разве читать что-либо; я попробовал было взяться вновь за писание своих записок, но в три приема написал менее трех страниц.

Чтобы выходить из дому, мне надо было подложить вату в свое легкое пальто; жид-портной это сделал довольно плохо, все же это дало возможность выходить на улицу. Радости от этого было мало, так как на улице было грязно, в город ходить было незачем и оставалось только гулять по своей Золотоношской улице до самого ее конца. В городе было только одно знакомое семейство, Л. И. Лукашевич, да и туда не тянуло, так как разговоры там вертелись около предметов повседневных, которые надоели и без того. В общем, первое время пребывания в Переяславе было тоскливо донельзя и заставляло вспоминать о пребывании Меньшикова в Березове.

Поворот к лучшему наступил в начале марта, когда мы получили лучшую комнату и познакомились с Марианной Ивановной Дембовской.

Мой тесть с женой имели комнату, вдвое большую чем наша; она была угловая и оказалась сырой, поэтому О.А. в середине февраля заболела простудой, от которой никак не могла избавиться, вследствие чего пожелала занять нашу комнату, более теплую и сухую; благодаря этому, у нас оказалась комната не проходная и с письменным столом, где мы и стали проводить целые дни, вне хозяйственной сутолоки, а я вновь занялся писанием своих записок.

Я упоминал, что мне в Черевках пришлось познакомиться с бывшим земским начальником Михайловым. Он жил в своем доме у въезда в город Переяслав, так что, идя в город, мы всегда проходили мимо него; но впечатление от первого знакомства не располагало к его возобновлению – он показался мне хвастливым болтуном. Однако Михайлов сам зашел к нам и пришлось отдать ему визит, причем я познакомился с его крайне симпатичной и радушной семьей, да и он сам в семейной обстановке производил совсем иное впечатление. Его дочь, М. И. Дембовская (в разводе с мужем), чрезвычайно симпатичная и лихорадочно деятельная, давала уроки французского языка как в школе, так и дома; у себя на дому она преподавала по разговорной системе Берлитца; она еще владела английским и итальянским языками. Узнав, что О.А. когда-то изучала итальянский язык, она предложила читать с нею итальянские книжки; когда же знания О.А. оказались слабыми, то она предложила давать нам уроки итальянского языка по системе Берлитца. Это предложение мы приняли все четверо, и 16 марта начались наши занятия. Одновременно жена и О.А. начали учиться игре на мандолине; в доме Михайловых собирался целый кружок мандолинистов и один из них взялся давать им уроки. У нас была мандолина, оставленная Володей в Черевках и привезенная оттуда. Эти новые занятия придали известный интерес нашей жизни, бывшей до того совершенно бесцельной и бессодержательной; частые посещения М. И. Дембовской вносили в наш дом значительное оживление; наконец, в гостеприимном доме Михайловых собиралось много народу и велись разговоры на всякие темы, за исключением только злословия и сплетен, которыми обыкновенно забавляются в провинциальных гостиных.