История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

На территории Молого-Шекснинского междуречья росла знаменитая янская сосна. Называлась та сосна янской по имени села Яна, затерянного среди таёжной глухомани в северо-западной части поймы. Красивое было село — с добротными полями и домами, срубленными из той сосны. Петляющая по лесным чащам и травянистым полям речка Яна своей прозрачной, словно человеческая слеза, водой питала Мологу, в которой водилось множество всякой рыбы. Хорошо помню, как в 1937 году, зимой, я с отцом и ещё несколькими мужиками-колхозниками ездил на лошадях из своего Ножевского хутора пилить лес — выполнять так называемое «твёрдое задание» по лесозаготовкам, устанавливаемое для колхозников. С восхищением любовался тогда на золотистые стволы янских сосен, длиннющих, прямых, без сучков до самой маковки. От местных жителей не один раз слышал рассказы о том, что Пётр Первый посылал русских мужиков-лесорубов за той янской сосной. На судостроительных верфях царь приказывал делать корабельные мачты для русского военно-морского флота только из янской сосны. С постройкой Рыбинского гидроузла легендарная сосна канула в лету.

Под стать янской сосне в пойме росли и дубы. Толщина тех дубьев у корня нередко достигала даже больше двух мужицких ручных обхватов. По высоте деревья были местами немного ниже янских сосен. Росли они сплошными рощами, были гладкими, прямыми, как свечки, с раскидистыми сучьями на верхушках. Под теми дубьями каждый год, в сентябре-октябре, можно было насобирать множество мешков желудей, что и делали пойменские жители. Жёлуди запасали на зиму и кормили ими поросят, которые пожирали те жёлуди лучше, чем любую хлебную запарку. Дубовые рощи в междуречье давали хороший промысел тамошним мужикам. Из дубьев делали сани, повозки, гнули дуги для лошадиного транспорта, который был тогда единственным видом тягловой силы для всех русских деревень и сёл. Сделанные из молого-шекснинского дуба конные пролётки и экипажи до революции нередко можно было увидеть на улицах, площадях, у парадных подъездов петербургских и московских господ. Из морёного междуреченского дуба умельцы-столяры вручную выделывали мебель, которая попадала в вельможные салоны Парижа, Лондона и Берлина. На многие сотни вёрст от поймы дубовые поделки считались лучшими среди многих русских губерний. За ними к молого-шекснинцам ездили издалёка.

За три года до затопления поймы волголаговские заключённые спилили весь высоковыростный лес. Его увязали в огромные пучки с расчётом, что те пучки при затоплении поймы всплывут на поверхность, а после будут выловлены и пущены в дело — на хозяйственные нужды страны. Оно так и получилось. Но не совсем — вышла промашка с дубьями. Дубовая древесина из-за своей тяжести на поверхность воды не всплыла, а так и осталась лежать в связках на том месте, где и росла. И ныне, глубоко ушедшая в заилившуюся почву, она покоится на дне Рыбинского водохранилища.

Сенокосные угодья междуречья были настолько богаты травой, что тамошние крестьяне в сенокосную страду ежегодно забивали сеном все обширные свои сараи, повети над скотными дворами и метали множество стогов прямо на лугах, где росла трава. Они умели метать стоги сена так, что никакой дождь их никогда не пробивал. Лишь сверху стоги бурели цветом, а внутри сено было сухое, шуршащее, светло-зелёное. Те стоги, не теряя качества, могли стоять нетронутыми даже по нескольку лет. В августе молого-шекснинцы брали второй укос отличной травы. Сенное изобилие междуречья было так велико, что добротного травянистого корма с избытком хватало не только для скотины тамошних крестьян. Зимой междуреченцы запрягали лошадей в сани, подъезжали к своим стогам, раскрывали их и, навьючив большие возы сена, везли его на продажу на сенные рынки Мологи, Рыбинска, Тутаева, Красного Холма и даже в Ярославль, Вологду и Тверь. Много спрессованного в тюки молого-шекснинского сена уходило по госпоставкам и закупкам для корма лошадей в армию. О бескормице для скота жители поймы и понятия не имели. В народе тогда бытовало изречение: «Напой коня мологской водой и дай ему шекснинского сена — тогда коню можно не давать овса». Какая богатая кормовая база для скотины была утоплена! Всё безжалостно загублено, всё навеки погребено!

Мало того, что Рыбинское море уничтожило природу и разбросало людей в разные стороны. Гидростроительство на Верхней Волге явилось основой для зарождения последующей, ещё более страшной трагедии для живой природы и миллионов людей, живущих в бассейне Волги. Это я подчёркиваю особо. И пусть никто не пытается таковые мои суждения с любой научной колокольни опровергать — все опровержения будут пустопорожни.