История моих животных

Совет был неплох. Мы отправились охотиться с Флорой, невзирая на отчаянные вопли Причарда.

Флора была благовоспитанной сукой без особых недостатков и выдающихся достоинств; несомненно, если бы случай не свел нас, она прожила бы свою жизнь в полной безвестности, из которой и самая смерть, какой бы она ни была, ее бы не вывела.

К счастью, одним из ее достоинств была способность охотиться под ружейным дулом.

Словом, я был очень доволен этим приобретением. Флора была из тех собак, которых продают за сто двадцать франков накануне открытия охоты и за сорок — на следующий день после закрытия. Когда мы вернулись с охоты, Причард встретил Флору очень радостно.

Этот породистый пес хотел при помощи хороших манер заставить забыть его увечья и раны.

Мы простились с нашими друзьями из Берне и вернулись в Париж 3 сентября 1850 года.

В этом году сезон был поздним и департамент Йонна открывал охоту только пятого числа.

Я получил письмо от своих друзей из Осера, где говорилось, что если я обещаю приехать на открытие охоты, то, поскольку я имею дело с мэрами и их помощниками, они отложат его до десятого.

Это письмо ускорило мой отъезд из Берне.

Вернувшись домой, я прежде всего захотел взглянуть на Катин'a.

Тогда Причарда и Флору заперли в столовой, а Катин'a привели в мастерскую.

Я жил тогда в небольшом особняке, который занимал один со своими одиннадцатью курами, цаплей, Причардом и Мишелем и в котором, как я считал, должны были появиться два новых жильца — Флора и Катин'a.

Катин'a оказался здоровым легавым псом трех или четырех лет, легкомысленным, вспыльчивым и драчливым.

Он скорее налетел на меня, чем подошел ко мне, бросился мне на шею так, будто хотел задушить, опрокинул мольберты моей дочери, прыгнул на стол, где лежало мое оружие и стояли китайские вазы, сразу же доказав, что было бы более чем неосторожностью приблизить его к себе.

Я позвал Мишеля и объявил, что для первого знакомства мне этого довольно и я откладываю удовольствие познакомиться с собакой покороче до открытия охоты в Осере.

Вследствие этого Мишелю было предложено увести Катин'a обратно в конюшню.

Должен сказать, что беднягу Мишеля при виде Катин'a посетило дурное предчувствие.

— Сударь, — сказал он, — этот пес принесет нам какое-то несчастье, не знаю, какое именно, но принесет, принесет!

— А пока, Мишель, — сказал я, — отведите его на место.

Однако Катин'a, без сомнения, сам понял, что мастерская ему не подходит, и вышел по собственной воле, но по дороге увидел открытую дверь столовой и вошел в нее.

Причард и он не дали себе труда поинтересоваться друг у друга, не несет ли один из них ответ Юпитера; даже Гектора и Ахилла не охватывала с первого же взгляда такая сильная взаимная ненависть.

Движимое инстинктом и ненавистью, они набросились друг на друга с таким ожесточением, что Мишель вынужден был позвать меня, чтобы разнять их.

То ли вялая по природе, то ли обладавшая тем жестоким кокетством, из-за которого самка льва и самка человека не прочь посмотреть, как соперники дерутся ради нее, Флора оставалась безразличной во время боя, оказавшегося всего лишь короткой яростной стычкой благодаря стараниям моим и Мишеля.

Но нам показалось, что шея Катин'a кровоточит: это легко было увидеть на белой шерсти.

Что касается Причарда, на его пестрой шкуре не видно было ран, если он их и получил.

Для понимания дальнейших событий мне необходимо дать вам топографическое представление о том, что можно было назвать «службами» маленького особняка на Амстердамской улице.

Одна входная дверь вела на улицу, вторая, с противоположной стороны, — в нечто вроде вытянутого сада; в глубине его находились каретные сараи, конюшня и задний двор. Поскольку после революции 1848 года у меня не остаюсь ни лошадей, ни экипажей, я превратил каретные сараи в большой кабинет, конюшню — в большой чулан, куда сваливали все подряд, а задний двор — в птичий, где сидели на насестах, кудахтали и неслись мои одиннадцать кур и где обитал петух Цезарь; здесь же в огромной конуре, настоящем дворце, до сих пор восседал Причард.

Он был по-прежнему в близких отношениях с курами. Впрочем, заглянув в курятник Шарпийона, вы увидели, какую выгоду он из этого извлекал; с этого дня мне стало ясно, отчего мои собственные куры бесплодны.

Итак, Причард занял свое место на птичьем дворе и, поскольку его конура была достаточно большой для двоих, Флора, в качестве супруги, разделила ее с ним.

Катин'a был снова водворен в конюшню, куда его поместили с самого начала и откуда извлекли по случаю моего приезда.

Мишель, как обычно, занимался четвероногими и двуногими.

Вечером, когда моя дочь и я гуляли в саду, Мишель подошел ко мне и стал крутить в руках свой картуз: это означало, что он хочет сказать мне нечто важное.

— В чем дело, Мишель? — спросил я.

— Сударь, — ответил он, — когда я вел Причарда и Флору на птичий двор, я вот о чем подумал: у нас нет яиц, потому что Причард их ест, как вы могли увидеть в Сен-Бри, а Причард ест их, потому что сговорился с курами.

— Это очевидно, Мишель: если бы Причард не мог войти в курятник, он не ел бы яиц.