История московского Чингисхана. Цена успеха в деньгах, любви и одиночестве

Да, у меня была жена, маленький сынишка, которых я безумно любил. Но род чувств, который я испытывал к Баглану, был совершенно иным. Друг – это навсегда, считал я. Все в этом мире непостоянно и быстротечно, иногда люди женятся повторно. Детей тоже может быть несколько, а потом они, вырастая, уходят от нас и живут своей жизнью. И только друг – это святое, что остается с тобой, несмотря ни на что, на всю жизнь. Мы были с Багой вместе пятнадцать лет, многое пережили – и горе, и радость. В Москве моей опорой сначала был только Баглан. Потом у меня появилась семья, и я считал, что теперь могу чувствовать себя в окружении самых близких. Но вышло так, что осталась только жена и сын.

Жена пыталась мягко возвращать меня в этот мир:

– Баглану ты уже никак не поможешь. Сейчас ты должен подумать о нас, как нам жить… У нас есть ребенок, посмотри…

Ее слова и забота действительно сдерживали меня и не давали тонуть. Постепенно, шаг за шагом, я начал приходить в себя и спустя несколько недель, наконец, окончательно вернулся к работе…

Хадж

Мурат тоже стремглав примчался на место гибели Баглана, и он был вне себя от произошедшего – с ним случилась настоящая истерика, он так плакал и рыдал, что заставил бы содрогнуться даже камень. Ведь Баглан тоже был его другом – причем одним из самых близких, почти как и мой.

Самое ужасное, что это общее горе не объединило нас с Насыровым. Напротив, в этот момент, не знаю, как Мурат, но я почувствовал, что между нами больше нет этого связующего звена, которым всегда был в нашей жизни Бага.

Мурат переживал это горе по-своему – в своей семье, среди своих друзей. Я переживал это горе в себе и со своей семьей. Какое-то время спустя после похорон мы не звонили друг другу – видимо, раны были слишком свежими, и нам обоим не хотелось их бередить. Осенью, наконец, раздался звонок от Мурата:

– Арман, знаешь, я его вижу во сне – Багу. Его фото развесил по всей квартире, все время о нем думаю.

Я сказал:

– Я не могу сделать то же самое, потому что стал беспокоиться за свою жену. Она видит, какой я нервный, неуравновешенный, но при этом все время повторяю: все в порядке, все в порядке.

Я понимал, что у нас маленький ребенок, что не имею права травмировать еще и жену, боялся, вдруг у нее на нервной почве молоко пропадет. Она все время говорила:

– Неужели вы нас не любите? Почему вы так себя ведете? Подумайте о нас, подумайте о ребенке…

Прошло еще несколько месяцев. Я все так же продолжал работать с Томасом, а группа «А-Студио» в это время подыскивала на место Баглана другого гитариста. Да, «шоу должно продолжаться». В «А-Студио» решили, что самым верным будет принять в группу сына Баглана – Тамерлана, который тоже был гитаристом. Байгали звонил мне, интересуясь моим мнением, на что я ответил:

– Не нужно этого делать. Тамерлан – парень молодой, ему всего 17 лет, и он только что потерял отца. Вы же знаете, что такое популярная группа, шоу-бизнес его проглотит. Не делайте этого.

Однако ребята очень хотели помочь, и Тамерлан приступил к работе – его обучали, опекали, но впоследствии он все же решил поехать учиться и покинул группу. К тому же совершенно справедливо было то, что пережитый им стресс, связанный со смертью отца, сделал невозможным сотрудничество с группой, где все напоминало о несчастье.

* * *

Я все чаще думал о жизни и смерти, о том, что произошло с Багой, о конечности всего сущего на Земле. Искал спасения от страданий и боли, приходилось держать все это внутри, это разрывало на части как проросшие корни дерева, и в особо острые моменты, когда эта изощренная пытка становилась особенно яростной, начинал молиться. После мне становилось немного легче…

Я стал посещать мечеть. Молился по пять раз на дню, не стесняясь никого, находя для этого и время, и место. Молился Господу, но не за себя, а за своего умершего друга, который однажды явился мне во сне.

Во сне я видел Багу, сидящего передо мной среди какой-то неясной сизой дымки. Он был бледен и грустен, выразительно смотрел на меня, словно хотел углядеть что-то особенное. Я воскликнул:

– Бага, ты же умер!

Он снова взглянул на меня и покачал головой. А я сбивчиво затараторил:

– Скажи, мы правильно сделали, что похоронили тебя в Алма-Ате? Мы хотели в Москве…

– Да, вы правильно сделали… – эхом отвечал он, и его голос шелестел и струился поверх сизой дымки, глуховатый и невесомый.

– А ты видел, как мы с тобой прощались? Слышал, что говорили тебе?

– Да, я все видел и слышал…

– Ты же мне всегда первый рассказывал о новостях, что да где, как старший брат. Вот ты умер – скажи, что там, после смерти? Что ты там видишь?

В ответ – молчание. Бага все так же смотрел на меня и просто сидел, не проронив ни звука.

– Ну, пожалуйста, скажи, что ты там видишь?

Тишина.

– Хотя бы скажи, тебе хорошо там?

– Мне тут тяжело…

Сказал он – и исчез. Растворился. Дымка в одно мгновение будто растащила его на мелкие невидимые частички.

С утра я бегом побежал в мечеть, к своему духовному наставнику, имаму.

– Мне приснился умерший друг! Он сказал, что ему тяжело тут…

Имам ответил: