История московской войны

Царица осталась с новорожденным наследником, при котором встал Заруцкий. Заруцкий начал сноситься с Ляпуновым, договариваясь действовать сообща и помогать друг другу. Так силы Ляпунова стали расти. Раз уж так часто упоминается здесь Заруцкий (и ниже его еще не раз встретим), следует рассказать, кто он такой. Родом из Тарнополя Заруцкий, будучи ребенком, был взят в орду. Там он и научился хорошо понимать татарский язык, а когда подрос, ушел к донским казакам и прятался у них много лет. С Дона, будучи среди казаков уже головой и человеком значительным, он вышел на службу к Дмитрию. К нам он был весьма склонен, пока под Смоленском его так жестоко не оттолкнули. Был он храбрым мужем, наружности красивой и статной.

Гонсевский в столице. Плата, выданная войску из московской казны

В столице же опасность все возрастала. Верные бояре предупредили нас об этом и разрешили охранять ворота Китай-города и Крым-города, и следить за тем, чтобы ни один москвитянин не проходил внутрь с оружием. Но что мы могли поделать против столь многочисленного простонародья, да еще и не имея рушниц. Глядя на то, как мы стережем ворота, москвитяне смеялись и называли нас покойниками.

Пан Гонсевский собрал совет, на котором некоторые из нас высказались за то, чтобы послать под Смоленск (а было это в мясопуст[165]) и убедить короля немедленно прислать королевича. Мы рассчитывали, что этим укрепим наших московских сторонников, и потому просьбу гетмана поддержали. Однако победили те, кто боялся, что после войны король ничего не заплатит: мол, пусть он завершает войну, как хочет, а мы лишь солдаты и нам нужны деньги, так что будем держать столицу.

Я сказал им, что деньги — еще не означают, будто война закончилась, а именно об этом нам следует думать. Если король не хочет дать королевича, пусть разрешит нам самим о себе позаботиться. А выход был прост: посадить на престол кого-нибудь из первейших бояр с условием, что он оплатит нам службу, — глядишь, и для Речи Посполитой что-нибудь выторгуем. Но эта мысль так в уме и осталась.

А напоследок сказал я: «Помните, что если денег вы и добьетесь, то столицу все равно не удержите. Мы отправляли послов с требованием жалованья, но оно не было собрано». Лишь когда дела изменились, а войско продолжало стоять на своем, Е[го] В[еличество] Король отправил комиссаров, чтобы они, взяв с собой людей, знающих цену подобным вещам, разделили между нами московскую казну. Да и здесь надо было поступить так, как предлагал пан Гонсевский: в казне было немало золота и серебра, и если бы король прислал мастеров монетного дела, то войско получило бы деньги за целую четверть, а все остальное досталось бы королю. Я не знаю, почему к этому совету не прислушались.

Казну растратил большей частью царь Шуйский, а мы разбирали уже остатки, среди которых была [статуя] Иисуса из чистого золота, весом, наверное, в тридцать тысяч червонных злотых. А вот двенадцать апостолов, тоже золотых (ростом с человека), Шуйский отдал перелить в червонные злотые и раздал иноземцам. Наши, обуреваемые жадностью, не пощадили и Господа Иисуса, хотя некоторые предлагали отослать его в целости в Краковский замковый костел — в дар на вечные времена. Но получив «Иисуса» из московской казны, наши разрубили его на куски и поделили между собой.

Москвитяне сердятся на поляков

Дела москвитян под Смоленском шли все хуже. Своего обещания о присылке королевича мы так и не выполнили. Задевало их и то, что от имени короля раздавались всякие грамоты, так что люди, которые были в Москве звания низкого и подлого, приезжая под Смоленск, получали высокие должности. Это очень сердило москвитян, особенно тех бояр, что были на нашей стороне.

Я как раз был свидетелем этого. Ржевскому [166] (так звали боярина) дали под Смоленском окольничество (это примерно то же, что у нас высокая каштеляния). Он явился с этими листами к боярам. Как раз был совет, и на нем, как всегда, присутствовал пан Гонсевский, случилось и мне там находиться. Ржевский был встречен с обидой и негодованием, но лишь Андрей Голицын[167], человек твердый духом и видной наружности, решил обратиться к Гонсевскому с такими словами: «Господа поляки, кривду великую мы от вас терпим. Признали мы королевича государем, а вы его нам не даете и пишете к нам грамоты не его именем, а именем короля, раздавая дани и чины, что и теперь видеть можете. Люди низкого звания с нами, большими, поднимаются, будто ровня. Или впредь так не делайте, или нас от крестного целования освободите, и мы сами о себе помыслим». На этом пан Гонсевский с ними расстался, а Голицын с той поры был у нас в подозрении. Потом по приказу бояр его отдали за приставы, не разрешив выходить из дома.