История Небесного дара

В результате первой же педели занятий имущество Небесного дара резко возросло: белая форма, иностранные чулки, желтый ранец, грифельная доска, грифель, карандаш, кисточка, медная тушечница, разноцветная бумага для ручного труда, резинка… Все это было куплено в школьной лавке, где торговали почти исключительно японскими товарами, и к тому же за двойную цену. Господин Ню не имел ничего против японских товаров, по цепа его совершенно не устраивала. И не потому, что он был жаден, а потому, что школы не должны заниматься торговлей. Иначе чем будут кормиться настоящие торговцы? Госпожа Ню придерживалась другого мнения: если школы перестанут подрабатывать, то чем будут кормиться учителя? Много платить за учение необходимо, это престижно. Небесному дару были безразличны все рассуждения взрослых, ему просто нравилось получать новые вещи. Особенно нравились ему медяки, на которые он каждый день мог покупать сласти и вообще есть что угодно. Он чувствовал себя почти таким же могущественным, как мать.

Среди однокашников он не пользовался большим авторитетом. Привыкнув к домашнему заточению, он часто не знал, как обращаться со сверстниками, и во время игр считал правым только себя. Иногда ему не приходило в голову ничего толкового, а иногда, наоборот, приходило слишком много. В первом случае его называли дураком, во втором — не слушали. Нередко дети кричали: «Не принимайте Небесного дайра!», и он реагировал на это в материнской манере: «Л я и не хочу играть!» В результате он стоял в сторонке, тупо смотрел на чужую игру и все больше злился или отыскивал укромный уголок и рвал в клочки цветную бумагу для ручного труда.

Еще одной причиной, по которой его презирали, была слабость его ног. На уроках физкультуры во время игры в мяч или флажки учителям приходилось считаться с протестами команд: «Не надо давать нам Небесного дара, он бегать не умеет!»

И мальчик снова тупо стоял в стороне. Иногда он не соглашался: «Нет, я умею бегать, умею!» — но вскоре, выбившись из сил, спотыкался и падал. Постепенно он прозвал спою слабость. Когда нес, даже учитель, аплодировали победителям, он бессильно кусал себе губы. Он не мог рассказать об этом Тигренку, потому что тот видел в нем героя и считал вполне естественным, что он не может играть имеете со всеми. И Небесному дару оставалось лишь тосковать в одиночестве или успокаивать себя папиным мечтательным способом: «Вот погодите, в один прекрасный день у меня вырастут крылья, и я полечу высоко-высоко, а вы не сможете!» Но пока крылья не вырастали, все дети его презирали.

Порою кто-нибудь из ребят сознательно издевался над его слабостью. Например, срывал с него шайку или ранец и дразнил: «Эй, догони, тогда отдам!» Он старался изо всех сил Догнать, но ноги не слушались его. Тогда он кричал: «Ну и но чадо, новую куплю!» Обидчик бросал вещь на землю, и Небесному дару приходилось ее поднимать. Поэтому со временем он начал понимать свою маму: се самоуправство проистекало из определенных представлений о справедливости, а эти хулиганы были совершенно несправедливы. Злясь на них, он иногда даже не мог не пожаловаться ей:

— Мама, разве можно срывать с человека шапку и бросать на землю?

И мать полностью поддерживала его:

— Конечно, нельзя! Так поступают только плохие дети.

Это его немного успокаивало. Постепенно он привык судить о людях с позиций матери: «Этот мальчик совершенно не воспитан!»

Когда же он сам совершал ошибку, то предпочитал ее не замечать. В нем выработалось умение говорить — во всяком случае, ворчать он мог без конца. Да и рассказывать разные истории умел прекрасно.

Именно из-за утих способностей у него появилось несколько друзей. Все они были малоподвижными ребятами: одни чем-нибудь больны, другие слишком толсты. Они любили играть с ним, слушать его болтовню. Во время длительного одиночества он привык извлекать успокоение из пустоты, поэтому ему ничего не стоило расщепить какую-нибудь историю на две или, наоборот, соединить две истории в одну. Дети слушали его с замиранием сердца. В такие минуты самоуважение возвращалось к нему, и он мог даже командовать своими слушателями: «Не разговаривай!», «Сядь вот здесь!», «Давайте сначала поиграем в названия фруктов, а потом я расскажу вам про Хуан Тяньба!». Детям приходилось играть в названия фруктов, иначе он не рассказывал. Он чувствовал себя похожим на маму, которой подчинялись все.