История - нескончаемый спор

Установки в отношении к смерти теснейшим образом связаны с образом потустороннего мира. Мысль о расплате, ожидающей за гробом, оказывала мощное воздействие на трактовку смерти, равно как и на императивы поведения смертных. Поэтому вполне естественно, что вместе с обострением интереса к восприятию смерти людьми минувших эпох возросло и то внимание, которое историки стали уделять средневековой картине иного мира.

Наиболее содержательная работа на эту тему — книга Ж. Ле Гоффа «Возникновение чистилища». Мне уже приходилось останавливаться на ее разборе[286], и здесь во избежание повторений я не буду говорить ни о ней, ни вообще об образе мира после смерти, существовавшем в сознании средневековых людей; это — особая тема, которая заслуживает специального исследования.

В целом же исследование ментальностей, социально-психологических установок общества и образующих его групп, слоев, классов представляет собой задачу первостепенной важности для гуманитарного знания. Здесь нащупывается богатейший пласт коллективных представлений, верований, имплицитных ценностей, традиций, практических действий и моделей поведения, на котором вырастают и над которым надстраиваются все рациональные, осмысленные идеологические системы. Без учета этого слоя общественного сознания нельзя понять ни содержания и реального воздействия идей на человеческие умы, ни поведения людей группового или индивидуального.

Вновь, однако, нужно подчеркнуть, что самодовлеющей «истории смерти» не существует, а потому ее невозможно и написать: восприятие и переживание людьми смерти — неотрывный ингредиент социально-культурной системы, и их установки в отношении этого биологического феномена обусловлены сложным комплексом социальных, экономических, демографических отношений, преломленных общественной психологией, идеологией, религией и культурой. Но если и нельзя говорить об «истории смерти» как таковой, то вычленение ее в качестве антропологического аспекта социально-культурной системы вполне оправдано и дает возможность в новом ракурсе и более глубоко и многосторонне увидеть целое — общественную жизнь людей, их ценности, идеалы, их отношение к жизни, их культуру и психологию.

(В первые опубликовано: «Одиссей. Человек в истории».

М., 1989. С. 114–135)

Историческая антропология: проблемы социальной и культурной истории

Постановка вопроса об исторической антропологии, или антропологически ориентированном историческом исследовании, фокусом которого является человек, закономерно возникла в результате анализа состояния общественных наук.

Приходится констатировать, что прогресс научных знаний с конца XIX и в XX в. все более выражался в размежевании наук о человеке. Их неизбежная дифференциация была оправдана теми целями, которые они перед собой ставили. Но этот прогресс имел и оборотную сторону. Отдельные науки о человеке, такие как история, филология, психология, социология, религиоведение, искусствознание, в силу выработки особых, специфических для каждой из дисциплин методов исследования отгородились одна от другой.

Дифференциация произошла и внутри самой исторической науки: социально-экономическая история развивалась в отрыве от истории общественной мысли, духовной жизни, политической истории; история классовых формаций обособилась от этнологии. Каждое из направлений исторического знания сложилось в замкнутую дисциплину, с собственной проблематикой и методами исследования. Эти направления научной мысли ныне не имеют общего понятийного аппарата, и их представители слабо осведомлены о том, что делается у соседей.

Утвердившаяся специализация, переросшая в обособленность, нашла свое выражение и в структуре академических научно-исследовательских учреждений, которые замкнулись в собственной проблематике. Аналогом такой специализации служит и система университетского образования: историков, философов, филологов, психологов не просто готовят отдельно, их воспитывают в отрыве друг от друга. И вот один из плодов однобокости подготовки гуманитариев: ни на одном факультете не читается курс истории и теории мировой культуры!

Результатом прогрессирующей дифференциации гуманитарных знаний явилось то, что предмет, общий для всех этих научных дисциплин, — человек, мыслящее, творческое, чувствующее и деятельное социальное существо, — оказался как бы анатомически расчлененным между разными цехами ученых. В качестве целостности, каковой он является в реальной действительности, общественный человек, по сути дела, исчез из поля зрения представителей гуманитарных наук. Историческая наука упустила из виду исследование человеческого поведения — всех конкретных проявлений сущности человека как социального микрокосма. Тем самым не достигается решение проблемы исторического синтеза.