Читаем История - нескончаемый спор полностью

Спад экономической активности, колоссальная убыль населения в результате Черной смерти 1348–1349 гг. (понимаемой современниками как проявление Божьего гнева за людские грехи) послужили источником серьезного социальнопсихологического и морального кризиса, охватившего и купечество. Смерть становится близкой знакомой и постоянной угрозой. Веселые истории, рассказываемые в «Декамероне», этой «купеческой эпопее»[346], едва ли можно правильно понять, если изъять их из той перспективы, в которую они поставлены Боккаччо. Жуткая картина причиненного чумой всеобщего опустошения и людского отчаяния, распада всех человеческих связей, включая и родственные, которой открывается первый день «Декамерона», создает фон для дальнейшего развертывания повествования. Забавные случаи и фривольные приключения, какими изобилует это сочинение, рассказаны в разгар чудовищной чумы, от которой укрылись десять девушек и юношей из Флоренции. Истории, ими поведанные, — лишь одна, художественно преображенная сторона действительности; но не нужно упускать из виду той страшной изнанки жизни, которая присутствует как в повествовании Боккаччо, так и в сознании его современников и читателей и которую можно обозначить как триумф смерти. В предисловии к своим новеллам Франко Саккетти писал, что люди хотят слушать такие истории, которые принесли бы им уют и утешение среди стольких несчастий, чумы и смерти. Для того чтобы представить себе, до какой степени деловые люди Возрождения были одержимы идеей смерти и следующей за нею расплаты, достаточно напомнить о сочинении друга Боккаччо, суконщика Анжело Торини, которое посвящено описанию бедственности и бренности человеческого существования.

В массовые покаяния, вспышки неистового благочестия и фанатизма, сопровождавшиеся публичными шествиями флагеллантов, которые внезапно прокатывались по странам Европы «осенью Средневековья», вовлекалась и городская верхушка. По временам она склонялась и к ереси, хотя роль и удельный вес купечества в этих движениях не ясны. С другой стороны, богатая буржуазия неизменно была предметом ненависти бедняков, которых она эксплуатировала. Вспомним восстание чомпи во Флоренции (1378 г.). Столетие спустя Флоренция, только что избавившаяся от тирании Медичи, сделалась ареной выступления реформатора и апостола аскетизма Савонаролы. Его идеалом был город, превращенный в гигантский монастырь, из которого были бы изгнаны роскошь, богатство и ростовщичество вместе со светскими искусствами и литературой. Но это были эксцессы, предельные случаи выражения ненависти к богачам. В целом же идеал Средневековья в отношении торговли скорее воплощался в мелком производстве, ориентированном на ограниченный рынок, и в умеренном торговом обмене, который подчинялся бы требованиям «справедливой цены» и «умеренной прибыли», не превышавшей возмещения затрат купца и потребностей его семьи. Однако подобные идеальные требования приходили в резкое противоречие с действительностью. Религиозность купца переплеталась с жаждой наживы, со страстью обладания богатствами, и этой жажде в конечном счете была подчинена вся его этика.

Выше были приведены слова из проповеди священника, который просил прихожан не молиться за душу его отца, так как тот был ростовщиком и должен поэтому быть навеки проклят. Эти слова содержатся в нравоучительном «примере», и едва ли приходится сомневаться в том, что они вымышлены. Но это вымысел, предвосхищающий жизненную практику. Ибо в завещании флорентийского купца Симона ди Риньери Перуччи мы находим почти дословно такое же родственное проклятье с единственным отличием — оно обращено не сыном к отцу, а отцом к сыну: «Да будет мой сын проклят навеки мною и Богом! Да будет так! Если же после моей кончины он еще будет жив и я не смогу наказать его по заслугам, то да обрушатся на него Божьи кары как на неверного и предателя!» В чем причина столь ужасного отцовского гнева, который исследователь не без основания считает самым страшным отцовским проклятьем, какое когда-либо было записано в Средние века? Сын взял из кассы отца немного денег[347].

Перейти на страницу:

Похожие книги

От философии к прозе. Ранний Пастернак
От философии к прозе. Ранний Пастернак

В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного. Философские идеи переплавляются в способы восприятия мира, в утонченную импрессионистическую саморефлексию, которая выделяет Пастернака среди его современников – символистов, акмеистов и футуристов. Сочетая детальность филологического анализа и системность философского обобщения, это исследование обращено ко всем читателям, заинтересованным в интегративном подходе к творчеству Пастернака и интеллектуально-художественным исканиям его эпохи. Елена Глазова – профессор русской литературы Университета Эмори (Атланта, США). Copyright © 2013 The Ohio State University. All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any form or any means, electronic or mechanical, including photocopying, recording or by any information storage and retrieval system, without permission in writing from the Publisher.

Елена Юрьевна Глазова

Биографии и Мемуары / Критика / Документальное