Читаем История - нескончаемый спор полностью

Одной из ведущих тенденций в трактовке проблемы феодализма было придание особого значения исследованию социальных и правовых процессов в Северной Франции, которую считали родиной классического феодализма. Социально-правовые структуры в других странах и регионах Европы получали квалификацию «зрелых» или «недоразвитых» в зависимости от их сопоставления с произвольно выбранным эталоном. Э.А. Браун рисует довольно широкую панораму взглядов на феодализм, развернутую в медиевистике с конца XVIII и до середины XX в. Разумеется, эта картина сделалась бы еще более пестрой, если бы американская исследовательница не ограничивалась по преимуществу англоязычной историографией. Впрочем, это не помешало ей высказать ряд критических замечаний в адрес известной работы Ф. Гансхофа, существенно упростившего, с ее точки зрения, проблему, и особо остановиться на труде Ж. Дюби о феодальных отношениях в Маконском регионе (Бургундия)[514]. Этот историк, во многом углубивший наше понимание социальных отношений XI–XII вв., вместе с тем счел нужным обходиться по большей части без понятия феодализм (féodalité), ибо такие признаки последнего, считавшиеся конститутивными, как оммаж и вассалитет, не имели существенного значения в изучаемом им регионе. Между тем в своих более поздних исследованиях Ж. Дюби не проявляет подобной сдержанности, но акцент в его трактовке феодализма явственно перемещается с уровня социального на уровень идеологии и ментальности. Он детально рассматривает судьбы учения о трехфункциональном членении общества, выдвинутого французскими епископами в первой трети XI столетия. Ему же принадлежит мысль о том, что ключ к разгадке феодализма следовало бы искать в сфере социально-психологических установок средневекового менталитета[515].

Подводя итоги сказанному, приходится констатировать, что по мере углубления в предмет разногласия относительно существа феодализма не только не сокращаются, но приобретают все большую остроту.

Феодализм неотделим в нашем сознании от понятия «Средневековье». Не показательно ли то, что споры по поводу первого возникли в то же самое время, когда и второе оказалось серьезно расшатанным? Действительно, «в товарищах согласья нет»: к какому, собственно, периоду мы прилагаем этикетку «Средние века»? Более того, слышны требования вообще отказаться от этого понятия. Итальянский историк Массимо Монтанари недавно заявил, что в своей книге о культуре питания в Европе он избегает этого, на его взгляд, вводящего в заблуждение термина[516]. Дело, разумеется, не в моде, а в том смысле, какой мы вкладываем в термин «Средневековье».

Все расшаталось. Могло ли быть иначе? На протяжении последнего полустолетия мы оказались в мире, переживающем глубокую ломку коренных представлений и оценок, в универсуме меняющихся парадигм, и этому новому строю мысли и ментальных установок уже не может соответствовать унаследованная от предшествующих поколений интеллектуальная и концептуальная арматура прежней науки. Между тем обломки старого здания, возведенного позитивизмом, по-прежнему окружают нас. Отсюда настоятельная потребность расчистить эти завалы.

* * *

Начну с более или менее очевидного и хорошо известного. Членение исторического процесса на Древность, Средние века и Новое время сложилось к концу эпохи Возрождения. Термином medium aevum гуманисты обозначали период, ознаменовавший упадок классической латыни, когда на смену литературному языку Цицерона и Горация пришло преобладание «кухонной латыни» или «мужицкого языка» (sermo rusticus). Возвращение к высоким стандартам латинской словесности происходит лишь с XIV–XV столетий, которые воспринимались гуманистами как время возрождения классической древности, и отсюда, собственно, произошло обозначение нового периода итальянской, а затем и европейской истории — Ренессанс. В дальнейшем эта трехчленная периодизация была распространена на историю в целом, и первым, кто последовательно осуществил этот принцип, был профессор университета в Галле Кристоф Целлариус (Келлер), автор самой ранней истории Средневековья (1676). Подобная периодизация mutatis mutandis сохраняется вплоть до наших дней, хотя понимание внутреннего содержания этих периодов, и в особенности Средневековья, неоднократно и подчас коренным образом изменялось. Изменялись и ныне продолжают пересматриваться хронологические рамки Средневековья.

Перейти на страницу:

Похожие книги

От философии к прозе. Ранний Пастернак
От философии к прозе. Ранний Пастернак

В молодости Пастернак проявлял глубокий интерес к философии, и, в частности, к неокантианству. Книга Елены Глазовой – первое всеобъемлющее исследование, посвященное влиянию этих занятий на раннюю прозу писателя. Автор смело пересматривает идею Р. Якобсона о преобладающей метонимичности Пастернака и показывает, как, отражая философские знания писателя, метафоры образуют семантическую сеть его прозы – это проявляется в тщательном построении образов времени и пространства, света и мрака, предельного и беспредельного. Философские идеи переплавляются в способы восприятия мира, в утонченную импрессионистическую саморефлексию, которая выделяет Пастернака среди его современников – символистов, акмеистов и футуристов. Сочетая детальность филологического анализа и системность философского обобщения, это исследование обращено ко всем читателям, заинтересованным в интегративном подходе к творчеству Пастернака и интеллектуально-художественным исканиям его эпохи. Елена Глазова – профессор русской литературы Университета Эмори (Атланта, США). Copyright © 2013 The Ohio State University. All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any form or any means, electronic or mechanical, including photocopying, recording or by any information storage and retrieval system, without permission in writing from the Publisher.

Елена Юрьевна Глазова

Биографии и Мемуары / Критика / Документальное