История Ногайской Орды

На ногаев обращали внимание авторы первых обобщающих работ по истории Сибири, что было связано с местной татарской и — вслед за ней — историографической традицией, которая приписывала ногаям решающее значение в основании Сибирского ханства. Г.Ф. Миллер («Описание Сибирского царства», 1750) и И.Э. Фишер («Сибирская история с самого открытия Сибири до завоевания сей земли российским оружием», 1774) приводили различные фольклорные сюжеты по этому поводу, а свои повествования об участии ногайских мирз в борьбе хана Кучума и Кучумовичей с русскими воеводами в конце XVI — начале XVII в. снабжали ссылками на архивохранилища. Г.Ф. Миллер обнаружил множество царских грамот и воеводских отписок с упоминаниями многочисленных сибирско-татарских и ногайских аристократов. Но поскольку у него было довольно поверхностное представление об истории Дешт-и Кипчака, то эти персонажи в его изложении действовали вне связи с общей политической ситуацией, сложившейся между Волгой и Иртышом. И.Э. Фишер имел полное основание констатировать, что «о ногаях не имеем мы порядочной истории» (Фишер 1774, с. 90).

Это высказывание на протяжении многих десятилетий оставалось истинным. Средневековым ногаям не довелось стать главным объектом исследования ни у одного историка XVIII–XIX вв. Но все равно благодаря региональным штудиям в изучении Ногайской Орды наметился своеобразный перелом. Рассматривая прошлое территорий, некогда связанных с нею исторически, ученые поневоле должны были обращаться к соответствующим проблемам. Тем более что после появления книг Н.М. Карамзина и С.М. Соловьева стало ясно, насколько принципиальными для российского правительства были отношения с ногаями во время присоединения Поволжья.

В 1877 г. вышла монография Г.И. Перетятковича «Поволжье в XV и XVI вв.», через пять лет — ее продолжение: «Поволжье в XVII и начале XVIII в.» (Перетяткович 1877; Перетяткович 1882). Международные и межэтнические отношения в регионе средней и нижней Волги впервые получили детальное освещение. Автор попытался разобраться в улусной системе Орды, взаимоотношениях различных группировок мирз, их ориентации на Москву или Бахчисарай со Стамбулом; много места уделено смуте 1550-х годов и кровавой карьере бия Исмаила — союзника Ивана IV в экспансии против Казани и Астрахани. Гораздо меньше говорится у Г.И. Перетятковича о внутриполитической истории Ногайской Орды и о ее распаде. В первой из названных книг имело место настоящее открытие: автор обнаружил и документально подтвердил факт основания Самары, Саратова и Царицына на главных ногайских переправах через Волгу (для предотвращения набегов на русские «украйны», а также по просьбе правителя Орды Исмаила — во избежание оттока подданных) (Перетяткович 1877, с. 282–288, 310–321).

Другому региону, теснейшим образом связанному с Ногайской Ордой, — Крыму, посвятил ряд исследований В.Д. Смирнов. Для нашей темы имеет значение «Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII века» (Смирнов В. 1887). В.Д. Смирнов почти не использовал материалы русских архивов, но привлек много восточных рукописей — османских и крымских, в том числе ввел в научный оборот хронику Реммал-Ходжи «Тарих-и Сахиб-Гирей-хан». Поэтому до сих пор его работа незаменима для историков, не имеющих возможности читать мусульманские манускрипты в подлиннике. Отношения Крымского ханства с ногаями складывались непростые, часто враждебные, но В.Д. Смирнов не стал их подробно описывать. Основной упор в том, что касается ногаев, он сделал на их крымских «соплеменниках» — роде Мангытов — Мансур-улы, одном из ведущих аристократических кланов Крымского юрта, а также на тех, которые переселились из-за Волги во владения Гиреев. Хотя ссылки на историю тюркских Юртов, соседних с Крымом, весьма скудны, данный труд показал перспективность восточных источников для их изучения[5].

Параллельно с профессиональными научными трудами в последней четверти XIX — начале XX в. появляются сочинения национальных просветителей, историков-самоучек, представителей нарождавшейся тюркской (прежде всего татарской) интеллигенции. Хади Атласи, Шигабутдин Марджани, Гайнутдин Ахмаров, Газиз Губайдуллин, Шакарим Кудайберды-улы и другие описывали историю казанских и сибирских татар, волжских булгар, башкир и казахов, опираясь главным образом на труды русских историков, русские летописи, тюркский фольклор и немногие доступные им арабописьменные исторические документы (в особенности см.: Марджани 1884; Марджани 1989), а также на народные генеалогии-шеджере. В настоящее время эти работы научной ценности почти не имеют и служат свидетельствами определенного (начального) этапа становления национальных историографий Поволжья и Казахстана.