История Ногайской Орды

Я солидарен с мнением (см., например: Абилеев А., Абилеев Е. 1991, с. 9; Егоров 1993, с. 32), что первоначально яицко-эмбинский ареал обитания восточных кипчаков, в том числе мангытов, являлся составной частью Золотой Орды, автономным образованием внутри Улуса Джучи, а сам Эдиге был вовсе не основателем суверенной степной ногайской державы, а лишь родоначальником мангытского правящего дома. В самом деле, незаметно каких-либо признаков независимости мангытских кочевий в окружении джучидских улусов, но определенная автономия просматривается. Я. Пеленский, по-видимому, резонно предположил, что упоминаемая под 1399 г. в Никоновской летописи и Хронографе 1512 г. «Заяицкая Орда» могла обозначать Мангытский юрт — «политическую организацию ак-мангытов», — который действительно находился за Яиком и обрел большую самостоятельность как раз в то время (Pelensky 1974, р. 160).

П.П. Иванов правильно отметил, что хотя в информации Ибн Араб-шаха приказ Эдиге об откочевке адресован ко всем племенам левого крыла, все-таки в первую очередь он должен был быть обращен к его родному элю, к мангытам (Иванов 1935, с. 25). Надо полагать, не только мангыты стремились отойти подальше от Нижнего Поволжья, Северного Причерноморья и Северного Кавказа, охваченных смутами. Поэтому можно предположить изначальное проживание в Мангытском юрте и других элей.

Но именно мангыты оказались костяком нового образования — как в силу авторитета своего бека, так и по причине многочисленности. О последней говорят многие документы. К примеру, «Казанский летописец» (середина 1560-х годов) сообщает, будто из тридцати (по другим спискам, семидесяти) сыновей Эдиге только у одного младшего сына находилась под началом десятитысячная армия. «Того же ради, — заключает анонимный автор, — прозвашася мангиты силныя, тем и покорятися царю (т. е. хану. — В.Т.) не восхотеша и на Орду Болшую дерзнуша» (История 1903, с. 15, 203)[57]. Абсолютно аналогичная причина усиления Эдиге приводится в османской хронике, фрагменты которой перевел А.Ф. Негри: «Возвысился над ханами по причине многочисленности народа своего и поколения Идику, один из… могущественнейших членов поколения мангут» (Негри 1844, с. 383). Клавихо оценивал силы орды «Едигуя» в двести тысяч всадников (Клавихо 1990, с. 144). Вдали от грозного Тимура племена левого крыла под властью Эдиге смогли оправиться от последствий внутренних усобиц и вражеских нашествий и вскоре стали мощной опорой своему предводителю. О поддержке его племенами Ибн Арабшах пишет: Эдиге «возвел в столице хана, созвал к нему начальников левого крыла и предводителей его (крыла. — В.Т.) племен. Они повиновались и явились к нему, поскольку превосходили силой остальных и не опасались дурного от джагатаев» (т. е. от Тимура) (Ибн Арабшах 1887, с. 61).

Тем не менее в народной памяти твердо отложилось, что Эдиге первым провозгласил себя бием именно над ногаями (Небольсин 1852, с. 54). О конституировании Юрта уже в эпоху Эдиге говорит такая принципиальная деталь. Несмотря на наличие традиционных джучидских крыльев, подвластное Эдиге население тоже разделилось на два крыла, подчеркивая этим свое автономное существование. К такому выводу подводят слова из грамоты ногайского мирзы Динбая б. Исмаила, доставленной в Москву в августе 1578 г.: «А прадеда нашего Едигея князя карачеи (т. е. подданные. — В.Т.), а словут онсол (т. е. правое и левое крыло. — В.Т.), и многово улуса люди» (НКС, д. 8, л. 240). Сила и организованность нового Юрта были таковы, что он стал прибежищем для мангытов, рассеянных по всему Дешт-и Кипчаку.

Наиболее ярким показателем этого является присутствие там упомянутого выше Исы. Бывший беклербек хана Тохтамыша тоже переселился за Волгу и фактически подчинился своему младшему брату, Эдиге, сохраняя свой высочайший ранг при хане Пуладе (1409–1411), ставленнике Эдиге. В 1409–10 г. Пулад, Эдиге и Иса направили совместное посольство к Шахруху б. Тимуру в Герат. В повествовании Абд ар-Раззака Самарканди об этом посольстве оба, Эдиге и Иса, названы «владыками Дешт-и Кипчака и страны узбеков» (Самарканди 1969, с. 139). Шахрух направил ответную миссию, а через год в столицу Хорасана прибыл уже сам Эдиге. Преемник Тимура отнесся к гостю с севера весьма благосклонно; к тому же тот заявил, что является «рабом и слугой государя (Шахруха. — В.Т.), готовым исполнить все, что ему заблагорассудится повелеть» (Самарканди 1969, с. 152, 157). Еще раньше, в 1398 и 1400 гг., предводитель мангытов присылал примирительные предложения к самому Тимуру (Гийас ад-Дин 1958, с. 69; Йазди 1972, с. 623, 935; Sami 1937, р. 171)[58]. Думаю, активизация отношений с Мавераннахром была вызвана стремлением обезопасить от будущих вторжений с юга не только Улус Джучи, но и непосредственно новый Мангытский юрт, границы которого постепенно приближались к владениям Тимура и Тимуридов.