А вот накануне падения Большой Орды в самом деле началось активное сотрудничество этого хана с Мусой, причем в письме к литовскому князю Александру 1500 г. он ясно говорит о прежней вражде с ногаями и лишь недавней перемене своего отношения к ним: «Из наперед сего з нагайским неприятелем были есмо, а ныне с ними в приятелство зашли есмо; кому мы приятели, и они с нами у месте тому приятели, а кому неприятели, и они с нами у месте неприятели» (Pułaski 1881, р. 243). В ответе Александра Казимировича содержится просьба склонить ногаев также и к «приязни» с Литвой — прежде всего на предмет заключения антимосковского союза: «Абы они с одное стороны потягнули на недруга нашого Московского, а ты бы, брат наш… з другое стороны на него пошол» (АЗР, т. 1, с. 213). Одновременно из Вильно отправился в Ногайскую Орду гонец с великокняжеской грамотой. В грамоте утверждалось, что, несмотря на брак Александра с дочерью Ивана III, отношения с русским государем у Литвы враждебные и конфликтные; это усугубляется набегами союзного Москве Менгли-Гирея. «Князем ногайским и всим мурзам» предлагалось присоединиться к коалиции против Москвы, к единому фронту Александра Казимировича, Шейх-Ахмеда, венгерского и чешского короля Владислава и польского Яна Альбрехта (Pułaski 1881, р. 255, 256).
События между тем развивались так, что времени на долгие переговоры о коалиции не хватало. Летом 1501 г. Менгли-Гирей внезапно осадил Шейх-Ахмеда в новой крепостце, построенной ордынцами в устье Тихой Сосны, притока Дона. Но едва услышав, что на помощь осажденным мчится вызванная ими на подмогу ногайская конница во главе с сыном Мусы, Шейх-Мухаммедом, он отошел в Крым (ПДК, т. 1, с. 368, 369). Пережив внезапное нападение, Шейх-Ахмед счел за благо вместе с беклербеком Таваккулом перебраться поближе к союзникам — в Хаджи-Тархан, где царствовал его двоюродный брат Абд ал-Керим б. Махмуд. И хотя ему была обещана десятитысячная астраханская рать (ПДК, т. 1, с. 451, 452), от окончательного разгрома Большую Орду это не спасло. В роковой для нее момент ногайский предводитель Ямгурчи получил от Ивана III жесткое предупреждение не вмешиваться в ордынско-крымский конфликт (ПДК, т. 1, с. 456, 457, 503). Утрата расположения Москвы вовсе не входила в планы лидеров Мангытского юрта. Шейх-Ахмед и помирившийся было с ним соправитель Саид-Махмуд оказались один на один с Менгли-Гиреем.
После сожжения крымцами Сарая ордынцы уже не видели пользы в опоре на ногаев. Разочарованный и обиженный Шейх-Ахмед с семью младшими братьями сперва безуспешно пытался заручиться поддержкой османского султана, а затем отъехал в Киев, во владения Александра Казимировича, с которым начал было такую обнадеживающую переписку. Таваккул, бросив своего безвластного государя, отбыл в Крым (ПДК, т. 1, с. 471, 516; Соловьев 1989а, с. 79, 80).
После смерти Мусы ногайская знать не составляла монолитной группировки. В частности, некоторые мирзы склонялись к дальнейшей поддержке Шейх-Ахмеда, но натолкнулись на твердое противодействие Ямгурчи и оставили эту затею (ПДК, т. 1, с. 477, 478, 482). Тем не менее часть ордынцев перебралась в Ногайскую Орду. В 1505 г. в Вильно прибыло посольство из восьмидесяти человек от вдовы Саид-Махмуда и татарских мирз, обосновавшихся «в Нагаех». Ханша и мирзы пытались отыскать следы затерявшихся в Литве Ахматовичей, чтобы вместе с ними возобновить борьбу за свой разгромленный Менгли-Гиреем Юрт (Pułaski 1881, р. 91, 92, 279, 280).
Контакты большеордынских мангытов с Гиреями отмечены с 1480-х годов, когда беклербек Тимур б. Мансур после разгрома ногаями Ахмеда нашел приют у Менгли-Гирея (в 1481–1483 гг.), а дочь Тимура, Нур-Султан, стала женой хана (в 1486 или 1487 г. — см.: Бережков 1897, с. 2, 3). Выше приводилась гипотеза К.В. Базилевича о том, что Тимур в конце жизни вновь явился в Бахчисарай, где и умер около 1486 г. (Базилевич 1952, с. 182). Несколько лет пребывал в Крымском юрте племянник Тимура, Джанкувват. Лучше прослеживается по источникам крымский этап в биографиях беклербеков Хаджике и Таваккула.
После падения Большой Орды первый просился на службу и к Ивану III, и к Менгли-Гирею, но всюду встретил жесткий отказ. Деваться растерянному интригану, явившемуся в Крым, было уже некуда, и он заверял местных сановников, будто «не на княженье сюда приехал, хочю к Мяке (Мекке. —