Читаем История новоевропейской философии полностью

На этот счет в истории философии самые разные высказывались суждения. Декарт демократ: любой человек может стать философом, ничего для этого не надо, кроме здравого смысла, в общем. Потому, что «естественный свет разума», это не какая-то чудесная способность, ниспосланная нам свыше. Это будет уже сверхъестественный свет разума, который Декарт тоже, кстати, не отрицает, иногда говорит о сверхъестественном свете. Но роль этого понятия не совсем ясна в его философии; могут быть разные мнения — не будем сейчас углубляться в эту, весьма любопытную тему. Но естественный свет свойственен всем людям. Почему же до сих пор этого массового интеллектуального производства не было налажено, конвейерного такого? Ну, потому что люди находились во власти предрассудков — говорит Декарт — они не пользовались этим источником рационального света. Он был закопченным, т. с., ложными мнениями, которые внушались с детства, вбивались в школах. Декарт знал это не понаслышке, он учился в одном из самых таких элитарных в интеллектуальном плане иезуитских коллежей того времени в местечке Ла Флеш — такое, очень значимое место в культурной жизни Франции XVII века. И в иезуитских школах, коллежах, конечно, натаскивали людей: все-таки надо было бороться с протестантизмом, бороться можно было только оружием разума, эрудицией такого… эрудированного разума; поэтому надо было хорошо знать историю мысли. Вот парадокс: человек, который, может быть первым, даже более решительно, чем Бэкон порвал с традицией — очень хорошо в ней ориентировался. И, кстати, как и сам Бэкон (1561–1626): Бэкон тоже разрывает с Античностью и Средневековьем; но именно Бэкон предлагает впервые идею Истории философии. То есть разрыв традиции не означает, что предлагается уничтожить ее, забыть. Нет, наоборот, надо бережно относиться к памятникам, но только следовать им не надо, их можно читать, но когда мы начинаем философствовать, мы должны абстрагироваться от всего этого — мыслить с чистого листа.

Так вот, я сказал, что в истории философии были разные образы философов. Скажем, с конца XVIII века вот этот образ демократический, образ философа отступает на задний план. Первый шаг в этом направлении сделал Фихте (1762–1814). Кант (1724–1804) еще в этой парадигме работает, а вот Фихте уже говорит, что философы — как поэты. Не все же люди обладают поэтическими способностями. Ну и не надо всем философствовать и не могут все философствовать — мы же не требуем от всех гениальных стихов! Каждый философский трактат — гениальное произведение, творение гения человеческого, чтобы понять его нужно быть гениальным, конгениальным, если хотите. А людям, говорил Фихте, легче вообразить себя «куском лавы», чем «мыслящим Я» — большинству людей. Поэтому не надо им, подальше пусть держатся от философии, пусть занимаются там. разводят овощи на огороде, на здоровье выращивают и не лезут не в свое дело. Этот образ философа довольно долгое время присутствовал в европейской культуре и лишь в 20–м веке. *** На мой взгляд, Декарт прав: для философии не нужно особых способностей, надо просто настраивать то, что умеешь. Но это по силам каждому, надо просто кропотливо исследовать собственное сознание и все. Этим трудно заниматься, вот надо различать: это трудное дело — философия, но это не значит, что она принципиально невозможна, подобно тому, как поэзия тоже трудное дело, но явно принципиально невозможно писать стихи всем.

— Ну почему, Бах считал точно так же, как Декарт: если бы другие занимались музыкой так же усердно, как я, они писали бы не хуже. Ну, а чем философия отличается от музыки..? Это вот инженерное деломожно обучить инженерному делу: разлагать по определенным правилам задачу и, значит, ее анализировать; а философия, вот, она может быть сродни

Философия — это наука все-таки, причем самая строгая, может быть, наука из всех возможных наук. А искусство включает в себя какую-то нерациональность, порыв, неподконтрольность, гениальность — вот почему все-таки нельзя их сопоставлять, на мой взгляд… Хотя здесь возможны разные точки зрения, естественно. Можно отстаивать и другие…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука