История нового имени

Признаюсь, что когда — гораздо позже — он все это мне рассказал, отчасти я его поняла. Он меня растрогал, и я погладила его по щеке: надо же, какие яростные чувства в нем бурлили. Антонио покраснел, смутился и в доказательство того, что он не зверь какой-нибудь, добавил: «Потом я же ему и помог». Он поднял сына Сарраторе с земли, довел до аптеки и, посадив возле входа, вернулся в квартал, чтобы поговорить с Паскуале и Энцо.

Эти двое согласились с ним встретиться, хоть и без особого восторга. Они больше не считали Антонио своим другом, особенно Паскуале, хоть он и был помолвлен с его сестрой Адой. Но Антонио это мало волновало; он вообще предпочитал делать вид, что враждебность к нему бывших приятелей за то, что он продался Солара, — это мелочь, не способная разрушить их дружбу. О Нино он не сказал ни слова, но сообщил, что нашел Лилу и что она нуждается в помощи.

— Какой еще помощи? — сердито спросил Паскуале.

— Ей надо помочь вернуться домой. Она не уехала к Ленучче, а живет в какой-то дыре на Флегрейских Полях.

— Одна?

— Да.

— Но как она там оказалась?

— Не знаю, я с ней не разговаривал.

— Почему?

— Потому что искал ее по приказу Микеле.

— Фашист!

— Да какой я фашист, я просто делаю свою работу.

— Отлично! А мы здесь при чем?

— Я не сказал Микеле, что нашел ее.

— И?

— Я не хочу потерять работу, мне деньги нужны. Если Микеле узнает, что я его обманул, он меня выгонит. Сходите вы к ней и приведите ее домой.

Паскуале снова обругал Антонио последними словами, но тот пропустил оскорбления мимо ушей. Он занервничал только после того, как будущий зять сказал, что Лила правильно сделала, бросив мужа и все остальное: если до нее дошло, что зря она вышла за Стефано и зря связалась с Солара и их магазином, то он будет последним человеком, который потащит ее назад.

— Ты что, хочешь, чтобы она пропадала в этой дыре? — недоверчиво спросил Антонио. — Одна-одинешенька, без гроша в кармане?

— А мы что, сами богатые? Она взрослая и знает что делает. Раз она так решила, нечего к ней лезть.

— Но ведь она-то всегда нам помогала!

При упоминании о деньгах, которые ему давала Лила, Паскуале стало стыдно. Он пробурчал что-то про богатых и бедных, про положение женщин в нашем квартале и за его пределами, а под конец сказал, что, если речь о деньгах, он готов с ней поделиться. Но его перебил Энцо, который до сих пор не проронил ни слова. Обращаясь к Антонио, он сказал:

— Давай адрес. Схожу узнаю, что она собирается делать.

94

Он и правда пошел к Лиле уже на следующий день. Доехал на метро до Флегрейских Полей, нашел улицу и дом.

Единственное, что я на тот момент знала про Энцо, — это то, что ему давно все надоело: надоели жалобы матери, надоели заботы о младших братьях и сестрах, надоела каморра, державшая под контролем овощной рынок, надоело ходить с тележкой и еле-еле сводить концы с концами, надоели разговоры Паскуале о коммунистах. Даже Кармен ему надоела. Но он всегда был замкнутым, и понять, что он за человек, было нелегко. От Кармен я знала, что он втайне от всех учится экстерном и хочет получить диплом техника. Та же Кармен рассказала мне — кажется, на Рождество, — что с тех самых пор, как весной он вернулся из армии, он поцеловал ее всего четыре раза.

— Может, он вообще не мужчина? — злобно добавила она.

У девчонок нашего квартала было принято говорить про парня, который не обращал на нас внимания, что он не мужчина. Энцо был мужчина или нет? Я ничего не понимала в некоторых темных аспектах мужской натуры, да и никто из нас не понимал, но каждый раз, когда поведение парня не соответствовало нашим ожиданиям, мы навешивали на него этот ярлык. Большинство мужчин — братья Солара, Паскуале, Антонио, Донато Сарраторе, даже Франко Мари, мой парень из университета, — не скрывали, что их тянет к женщинам. Это проявлялось у них по-разному: в агрессии или покорности, в небрежности или внимании, но, несомненно, проявлялось. Были и другие, такие как Альфонсо, Энцо или Нино. Эти вели себя отстраненно, словно между ними и женщинами существовала некая стена, и преодолеть ее следовало женщине. После армии принадлежность Энцо к этой последней категории стала еще очевидней: он не только не предпринимал ровным счетом ничего, чтобы понравиться женщинам, он не предпринимал ничего, чтобы понравиться хоть кому-нибудь. И так невысокий, он как будто еще ужался, превратившись в плотный сгусток энергии. На лице выступали туго обтянутые кожей скулы, походка стала механической — шагая, он перебирал ногами, но руки, шея, голова оставались неподвижными; даже его пышная светло-рыжая шевелюра казалась застывшей. Сообщив Паскуале и Антонио, что готов поговорить с Лилой, он не собирался с ними это обсуждать: сказал как отрезал. Добравшись до Флегрейских Полей, он не стал топтаться на месте. Нашел нужную улицу, дом и подъезд, поднялся по лестнице и решительно позвонил в дверь.

95