История нового имени

Не знаю, что было у нее на уме, возможно, она хотела лишь добиться полной ясности. Или ждала, что Стефано во всем признается, или изобьет ее, или выгонит из дома, или заставит ее прислуживать его любовнице. Она приготовилась к тому, что Стефано будет говорить с ней свысока, как человек, уверенный, что, раз у него деньги, он может позволить себе все. Но Стефано не сделал ни первого, ни второго, ни третьего. Он все отрицал. Мрачным, но спокойным тоном он сказал, что Ада — просто продавщица у него в лавке и нечего верить глупым сплетням. Потом, повысив голос, он заявил, что если она еще раз посмеет намекнуть, что Дженнаро не его сын, то, Бог свидетель, он убьет ее на месте. Дженнаро — вылитый он, это все видят, и пусть она его лучше не злит, болтая всякую чушь. Под конец — что поразило Лилу больше всего — он сказал, что любит ее и будет любить всегда, потому что она — его венчанная жена и ничто никогда их не разлучит. Он потянулся ее поцеловать, но Лила его оттолкнула. Тогда он подхватил ее на руки, отнес в спальню, где стояла детская кроватка, сорвал с нее одежду и грубо вошел в нее, пока она шепотом, сдерживания рыдания, умоляла его: «Ринуччо проснется, он может нас увидеть, прошу тебя, пойдем в другую комнату!»

102

С того вечера Лила потеряла ту немногую свободу, какой еще располагала. Стефано вел себя очень странно. Убедившись, что жене известно о его связи с Адой, он утратил всякую осторожность: не ночевал дома, разъезжал с любовницей в машине, а в августе даже поехал с ней в отпуск. Они на «фиате-спайдер» отправились в Стокгольм, хотя по официальной версии Ада была в Турине, навещая кузину, которая работала на заводе «Фиат». Одновременно в нем проснулась болезненная ревность: он не выпускал жену из дома, даже за продуктами, которые заставлял заказывать по телефону, а когда она ненадолго выходила погулять с ребенком, допрашивал, кого она видела и с кем говорила. Он самозабвенно играл роль ревнивого мужа, словно боялся, что его измены подтолкнут к измене и ее. То, что они с Адой вытворяли в квартирке на Реттифило, подстегивало его воображение: ему чудилось, что Лила где-нибудь выделывает то же самое со своими любовниками. Он боялся прослыть рогоносцем и бахвалился собственными похождениями.

Впрочем, ревновал Стефано не ко всем, выстраивая предполагаемых соперников в соответствии со своего рода иерархией. Лила скоро поняла, что наибольшее беспокойство в нем вызывал Микеле. Стефано чувствовал, что Микеле постоянно его обманывает и держит за мальчишку. Лила ни разу не обмолвилась о том, что Солара пытался ее поцеловать и даже предлагал стать его любовницей, но Стефано догадывался, что Микеле, упорно добивавшийся его разорения, мечтал еще и увести у него жену — это прозвучало бы заключительным аккордом его полной победы над домом Карраччи. С другой стороны, простая логика подсказывала ему, что здесь не обошлось — не могло обойтись — без попустительства Лилы. Одним словом, она была кругом виновата. Он постоянно донимал ее вопросами: «Ты виделась с Микеле? О чем вы говорили? Он опять просил, чтобы ты нарисовала ему новые модели?» Иногда его злоба доходила до того, что он орал: «Не смей даже здороваться с этим подонком!» Он рылся в ее вещах, упорно ища доказательств того, что его жена — шлюха.

Положение стало особенно нестерпимым сначала из-за Паскуале, а затем из-за Рино.