История нового имени

— Ничего не придумывается, — произнесла она спокойным и серьезным голосом.

— Но ты хоть пробовала?

— Да. Но сейчас все не так, как было в двенадцать лет.

Мне все стало ясно. Идея новой обуви зародилась у нее в мозгу всего однажды, но больше это ни разу не повторилось. Игра окончилась, а как начать ее заново, Лила не знала. Ее мутило от запаха кожи и замши, и она уже сама не понимала, как ей удалось сделать то, что она сделала. Да и вокруг все изменилось. Крошечная сапожная мастерская Фернандо расширилась, в ней теперь стояло три станка и несколько верстаков, за которыми трудились нанятые рабочие. Отец словно уменьшился в размерах, перестал спорить со старшим сыном и молча работал. Отношения в семье тоже стали другими. Если к матери, которая регулярно приходила в лавку за продуктами и получала их бесплатно, хотя давно не нуждалась, Лила еще испытывала какие-то теплые чувства, если младшим братьям и сестрам она постоянно делала мелкие подарки, то от ее привязанности к Рино не осталось и следа. Она исчезла, испарилась. Желание защитить брата, помочь ему выдохлось, а вместе с ним пропал и стимул, будивший ее фантазию. Почва, на которой взошел ее талант, пересохла.

— Видишь ли, — вдруг добавила она, — я ведь хотела только доказать тебе, что и без школы способна кое-чего достичь. — Она нервно хохотнула и взглянула на меня исподлобья: как я восприму ее признание.

Я ничего не ответила — просто на время утратила дар речи. Лила открылась передо мной с самой неожиданной стороны. Я всегда знала, что в ней нет ни моего упорства, ни моей старательности. А оказалось, она фонтанировала идеями, рисовала обувь, писала письма, произносила речи, изобретала сложные планы, злилась и негодовала ради одной-единственной цели — показать мне, что и она кое-что может… Лишившись этой цели, она разом утратила все свои таланты. Неужели даже та картина, в которую она превратила свою свадебную фотографию, вышла у нее случайно? Неужели она не в состоянии повторить ни одно из своих достижений?

Меня как будто отпустило — мучительное напряжение, столько лет не дававшее мне вздохнуть, схлынуло. Я растроганно смотрела в ее повлажневшие глаза, на ее робкую улыбку. Но продлилось это недолго. Лила привычным жестом провела рукой по лбу и мрачно сказала: «Вечно мне приходится доказывать, что я лучше всех. Когда Стефано открывал лавку, — скривившись, добавила она, — он первым делом научил меня обвешивать покупателей. Я закричала на него, назвала его вором, но потом… Потом я сама начала делать то же самое и даже изобрела несколько новых способов обмана покупателей, так что теперь я виртуоз недовеса и обсчета. Я всех вас обкрадываю, Лену, весь квартал. Никогда не доверяй мне, что бы я ни говорила и ни делала».

Я была в растерянности. Я не узнавала Лилу, и мне казалось, она сама не понимает, что говорит. Зачем она мне все это рассказывает? Она что-то задумала или просто потеряла над собой контроль, позволив себе выболтать лишнее? К чему она стремится? Восстановить нашу дружбу или доказать себе и мне, что она ничего не стоит? Ты знаешь, как я отношусь к Стефано, как бы намекала она, но и к тебе я отношусь ничем не лучше, как и ко всем остальным… Она как будто играла передо мной сразу две роли: и красавицы, и чудовища, и доброго героя, и злодея. Она сплела свои тонкие пальцы и спросила:

— Слышала, что болтает Джильола? Что портрет вспыхнул сам по себе?

— Да это же полный бред! Просто она тебя ненавидит.

Она издала короткий смешок, больше похожий на всхлип.

— Голова болит, — сказала она. — Как будто изнутри на глаза что-то давит. Видишь ножи? Они только что от точильщика, очень острые. Стою я тут, режу салями, а сама думаю, сколько в человеческом теле крови и до чего оно хрупкое. Если слишком упираешься, оно ломается. Сгорает, как тот самый портрет. Хорошо, что он сгорел. Хоть бы все это сгорело — мой муж, магазин, обувь, Солара, все!

Только теперь я поняла: что бы ни говорила Лила, что бы ни предпринимала, она была бессильна против того страшного несчастья, которое свалилось на нее в день ее свадьбы и с тех пор только усугублялось. Мне стало ее жалко.

— Попробуй успокоиться, — сказала я.

— А ты мне помоги.

— Чем я могу тебе помочь?

— Просто будь рядом.

— Я и так рядом.

— Нет, неправда. Я рассказываю тебе абсолютно все, открываю тебе свои самые ужасные секреты, а ты про себя никогда ничего не рассказываешь.

— Да ты что? Ты — единственный человек, который знает про меня все.

Лила резко замотала головой и сказала:

— Пусть ты во всем лучше меня, пусть знаешь в сто раз больше, все равно, не бросай меня.

32

Лилу продолжали донимать, пока она не сделала вид, что сдается. Она сказала Стефано, что займется разработкой новых моделей, и при первой возможности то же самое сообщила Микеле. Потом призвала к себе Рино и сказала ему ровно то, что он всегда мечтал от нее услышать: