История нового имени

Мы гуляли около часа. Вокруг шумела толпа; все говорили на диалекте, и до нас то и дело долетали грубые словечки и выражения, но мы чувствовали себя обособленными — только он, и я, и наш литературный итальянский, и разговоры, понятные лишь нам двоим. Что это было? Спор? Подготовка к будущей полемике с теми, кто владеет словом не хуже нас? Обмен сигналами, свидетельствующий о том, что у нас есть основа для дальнейшей прочной дружбы? Искусственная ширма, скрывающая сексуальное влечение? Не знаю. О себе я могла сказать одно: никакой особой тяги к подобным предметам, к реальным проблемам реальных людей я не испытывала. У меня не было ни привычки, ни навыка вести дискуссии на эти темы, мною двигало обычное желание не ударить в грязь лицом. В то же время мне было хорошо — нечто похожее я чувствовала, изучая в конце учебного года объявление с итоговыми результатами и находя напротив своей фамилии отметку: «Переведена». Но я понимала и другое: эта беседа не имела ничего общего с теми яростными спорами, которые мы когда-то вели с Лилой и от которых у меня порой вскипал мозг, а по телу прокатывалась волна возбуждения, как от электрического разряда. С Нино все было иначе. Я догадывалась, что должна внимательно его слушать, старательно скрывая, с одной стороны, что чего-то не знаю, а с другой — что знаю что-то, чего не знает он. Так я и делала, гордясь тем, что он делится со мной своими мыслями, как вдруг случилось нечто неожиданное. Нино воскликнул: «Ладно, хватит!», схватил меня за руку и потащил за собой со словами: «Сейчас я покажу тебе кое-что незабываемое». Мы пошли к пьяцца Соккорсо; наши пальцы переплелись, и я, ошарашенная его порывом, следовала за ним, не видя вокруг себя ничего, даже темно-синей морской глади, дугой огибающей остров.

Я была вне себя от волнения. Раз или два он выпускал мою руку, чтобы отбросить волосы со лба, но тут же снова за нее брался. Я на минуту задумалась: почему он так себя ведет, ведь он же встречается с Надей, дочерью профессора Галиани. Или в этом нет ничего особенного, просто он считает, что мужчину и женщину вполне могут связывать чисто дружеские отношения? Но тогда чем объяснить тот поцелуй на пороге книжного магазина? Или он тоже ничего не значит — другие времена, другие нравы? Кроме того, это ведь не был настоящий поцелуй — так, легкое касание. И вообще, чем ломать себе голову, лучше радоваться настоящей минуте — разве не о таких каникулах я мечтала? Вскоре все это кончится; я потеряю Нино; его судьба никогда не будет моей.

Я настолько глубоко погрузилась в эти тревожные мысли, что не сразу услышала треск мотора и голоса, выкрикивающие мое имя. Нас обогнали два мотороллера, впереди сидели Рино и Стефано, сзади их жены. Они замедлили ход, ловко развернулись и подъехали к нам. Я выпустила руку Нино.

— А где твой друг? — спросил Стефано, останавливаясь.

— Сейчас подойдет, — ответил Нино.

— Передавай ему привет.

— Передам.

— Хочешь, прокати Ленуччу, — предложил Рино.

— Нет, спасибо.

— Да прокати, ей понравится.

— Я не умею, — смутился Нино.

— Да тут и уметь нечего, как на велике.

— Знаю, но я не любитель.

— Рино, отстань от него! Он не по этой части, — засмеялся Стефано.

Я никогда не видела его таким веселым. Лила сидела позади него, обеими руками обнимая его за талию.

— Поехали, не то на паром опоздаете, — поторопила она мужа.

— Да, нам пора, — согласился Стефано, — завтра на работу. Нам загорать да купаться некогда. Пока, Лену! Пока, Нино! Смотрите, ведите себя хорошо.

— Приятно было познакомиться, — вежливо добавил Рино.

Они укатили. На прощанье Лила помахала Нино рукой и крикнула:

— Не забудь, проводи ее до дома.

С чего это ей вздумалось строить из себя заботливую мамашу, с раздражением подумала я. Считает себя взрослой, а меня ребенком?

Нино снова взял меня за руку.

— Рино — симпатичный парень, — сказал он. — Но зачем Лина вышла замуж за такого придурка?

46

Вскоре нас нашел друг Нино, Бруно Соккаво — невысокий парень лет двадцати, с низким лбом и черными курчавыми волосами, довольно симпатичный, несмотря на следы подростковых прыщей на лице.

Они проводили меня домой. Мы шли вдоль берега; багровел закат, и море постепенно исчезало в наступающих сумерках. Нино больше ни разу не взял меня за руку, хотя Бруно старался оставить нас наедине — то уходил далеко вперед, то сильно отставал, словно не хотел нам мешать. Со мной Бруно не сказал ни слова, и я тоже молчала — его робость не добавляла мне смелости. Мы уже прощались, когда он вдруг неожиданно спросил:

— Увидимся завтра?

Нино поинтересовался, где мы обычно загораем, и подробно расспросил, как туда пройти. Я объяснила.

— Вы ходите на пляж утром или после обеда?

— И утром, и после обеда. Лине прописали морские купания.

Он пообещал, что обязательно нас найдет.

По лестнице я поднималась бегом, сгорая от счастья, но едва переступила порог, как наткнулась на насмешливый взгляд Пинуччи.

— Представляешь, мама, — сказала она Нунции, когда мы сели ужинать, — Ленучча встречается с сыном поэта. Длинный такой, тощий, патлатый… Он считает, что мы ему не чета.

— Неправда!