Читаем История Нового Каллена — Недосягаемая (СИ) полностью

Мисс Совершенство еле кивнула, и, тут же повернувшись к Тане, увела ее вслед за собой к креслам в потоке светской болтовни. Эсме, мурлыкая песенку Адель, занималась делами на кухне, выглядя при этом настолько по-человечески, что на несколько секунд я не могла оторвать от нее глаз. У Тани изображать из себя человеческую мать получалось на порядок хуже. Она порой пробегала по кухне на своей сверхзвуковой скорости и разбивала яйца еще до того, как они оказывались над сковородкой или взрывала пакеты с молоком при попытке изъять из холодильника. Так что по большей части, в плане еды я заботилась о себе сама, однако была исполнена поддержки, когда один из ее кулинарных экспериментов все же удавался.

Эмметт тоже исчез вслед за девушками и водрузил себе на голову монстерские наушники, садясь прямо на ковер и стискивая в своих ладонях небольшой черный джойстик. Я чуть улыбнулась возможности быть предоставленной самой себе и стянула с шеи душный шарф, оставив его на одном из стульев. Курс мой лежал прямиком к соблазнительному белоснежному роялю.

Я опустилась на банкетку и, глубоко вздохнув, принялась разминать одеревеневшие пальцы, которые не касались клавиш уже около двух лет. Была у моей матери одна особенно любимая композиция — не такая сложная и стремительная как те, что я обычно играла на всевозможных конкурсах, но она расслабляла — словно шум воды, шелест листьев, неслышно опускающийся на землю снег. Мать говорила мне, что именно под нее я появилась на свет, о чем я с гордостью рассказывала в младшей школе и обижалась, когда одноклассники оставались равнодушны.

Мои пальцы коснулись клавиш и мелодия заструилась по залу. Процедурная память ярче всего проявляется в катании на велосипеде: физический навык практически невозможно забыть, все получается непроизвольно и легко. Властна она и над игрой на музыкальных инструментах. Вот только каждое касание клавиш, каждая тонкая нота, звучащая в тишине словно тупым ножом терзала мою душу.


— Ария, Гольдберг-Вариации, — раздался тихий голос Розали, и я подняла на нее глаза, слишком громко опуская крышку рояля на место. — Ты недурственно играешь для человека, — отметила она. Комплимент из ее уст прозвучал как оскорбление.

Я поджала губы и сжала челюсти, глубоко вздыхая и пытаясь взять себя в руки.

— Спасибо, Розали. Это была любимая композиция моей матери.

Таня подошла, облокотилась щекой о блестящий бок инструмента.

— Я никогда не слышала, как ты играешь, — прошептала она и, потянувшись вперед, коснулась ледяными губами моей щеки.

— У нас дома ведь нет рояля, — я попыталась улыбнуться и чуть отстранилась. — Извините, а где здесь ванная? — тихо спросила я и одним коротким жестом мне указали дверь, что сливалась со стеной за мягкой зоной.


На секунду мне показалось, что я очутилась в каком-то другом мире, больше похожем на современную Нарнию — настолько атмосферным казалось мне это место, где в окружении мягкого света ламп можно было насладиться горячей ванной и одновременно любоваться расстилающимся за окнами бесконечным лесом.

С моих губ сорвался тихий вздох и я схватилась за холодные края раковины. В голове смешивался котел из тяжелых мыслей. В голове засела тихая мелодия, которая теперь явно не даст мне покоя до поздней ночи, пальцы зудели от игры. Нарастали, становились ярче и требовательнее непрошеные воспоминания о семье.

Я ополоснула лицо прохладной водой и приложила ладонь ко лбу, чувствуя насколько на самом деле измождена — слишком долгий день, слишком много потрясений.


Когда я вышла из ванной, за длинным обеденным столом передо мной был накрыт одинокий ужин на одну персону — над тарелкой с ризотто поднимался пар, в воздухе витал аромат морепродуктов. В полнейшей нерешительности я оглядела пустой зал, чувствуя, как на меня давит этот длинный деревянный стол с двумя рядами пустых кресел, очаровательной цветочной композицией в середине и одной-единственной тарелкой на этом фоне. Не было и речи о том, чтобы я стала ужинать именно здесь, под пристальным наблюдением нескольких пар золотистых, почти похожих на человеческие, глаз.

В Денали было точно так же: я могла пообедать на полу возле камина, на диване у великолепного окна или же за барной стойкой — обеденный стол я использовала для рисования со своим грандиозным набором карандашей или же для игры в Скрэббл с непобедимыми вампирами.

Оглядевшись вокруг и не найдя никого, кто бы мог мне разрешить есть вне кухни, я воровато подхватила тарелку и перенесла ее за барную стойку. Взобравшись на высокий табурет, я ужинала, не чувствуя вкуса еды, вглядываясь в лес, медленно тающий в осеннем мраке за окном.


Я обернулась на шум голосов, наблюдая за Элис, Розали и Таней, которые, весело чирикая о чем-то своем, только вернулись с улицы. Дверь бесшумно скользнула на место за их спинами. Розали поднялась по ступеням наверх, Элис принялась что-то разыскивать в глубинах смартфона, а Таня направилась в сторону барной стойки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное