Именно двор и высший московский свет стали проводниками западноевропейской культуры, и прежде всего — в сфере комфорта, житейских удобств и увеселений. В. О.Ключевский пишет: «…любопытно следить за московскими верхами, как они падко бросаются на иноземную роскошь, на привозные приманки, ломая свои старые предубеждения, вкусы и привычки» (121, т. III, 254). В подражание иноземным образцам царь и бояре для езды используют нарядные немецкие кареты, обитые бархатом, с хрустальными стеклами; бояре (и богатые купцы) вместо деревянных хором возводят каменные палаты, заводят домашнюю обстановку на иноземный лад, обивают стены «золотыми кожами» бельгийского производства, украшают комнаты картинами и часами, их пиры сопровождаются музыкой, они смотрят комедии и балет. Такого рода новшества и увеселения выступали в качестве роскоши для высшего московского общества, воспитывая в нем новые, более рафинированные вкусы и потребности и подготавливая смену нравов, которые до этого были весьма грубым, санкционированными Домостроем.
Домострой ориентирован на прошлое и замкнут на тот общественный быт, с которого и был «снят» как образец «праведного жития». До его появления, например, знатные женщины имели сравнительно широкие права и играли заметную роль в политических событиях; теперь же: «домашнее затворничество женщин стало в конце XVI — начале XVII веков отличительной чертой домашнего быта российской феодальной знати и именитого купечества» (216, 21). Княгини и боярыни не имели права ездить в гости, посетить церковь, даже просто выйти из дома без ведома мужа; они были обречены вести «теремный образ жизни». Домострой освящен авторитетом веры и Бога, он накладывает отпечаток на нравы допетровской эпохи. Так, поскольку родственниками в России считались люди, имевшие родство, начиная с 7 колена, постольку греховной объявлялась интимная связь с родственниками даже в виде объятий или танцев, когда они «приводили к высшему пику наслаждения» (85, 17). Следует помнить, что мерой цивилизованности, мерой благородности нравов служит отношение мужчины к женщине, а они в московской старине были весьма жестокими и грубыми. Мы уже не говорим о «площадных обхождениях» в среде старинного высшего света, когда словом оскорбляли князья, бояре и думные дьяки друг друга, что вызвало рост непомерного сутяжничества, когда появился «Тайный приказ», занимавшийся розыском по делам, связанным со «словом и делом» (90, 349; 225, 125; 323, 193). Нравы, рожденные в среде старомосковского высшего света XVII столетия, надолго сохранятся в России, несмотря на облагораживающее влияние западноевропейской культуры и нравов.
Во времена Алексея Тишайшего западное влияние на русскую жизнь и ее нравы осуществлялось по двум каналам: иностранная книга в виде романа, а затем и научного или публицистического трактата и иностранец в качестве сначала военного инструктора, а потом учителя и гувернера. При Петре Великом появился третий канал — непосредственное знакомство русского общества с Западом благодаря путешествиям за границу (достаточно вспомнить путешествия боярина Б. Шереметева, дипломата П. Толстого), обращавших внимание на нравы Польши, Австро — Венгерской империи, Венеции, Милана и других городов Европы (25, кн. V, 87; 196). В эпоху петровских преобразований новые нравы стали распространяться прежде всего в высшем свете.
Здесь необходимо учитывать то, что верхний слой дворянства, в котором потонули остатки боярства, в эпоху становления Российской империи представляет собой слияние представителей родословного боярства (князья Голицыны, Долгорукие, Репнины, Щербатовы, Шереметевы, Головины, Бутурлины), провинциального дворянства (Ордин — Нащокин, Неплюев), «убогого шляхетства» и слоев «ниже шляхетства» (Нарышкины, Лопухины, Меньшиковы, Зотов), холопства (Курбатов, Ершов и др.), иноземцев (Шафиров, Ягужинский, Остерман, Брюс, Миних, Геннинг и др.). По этническому составу верхний слой дворянства был весьма разнообразным — в него входили служилые люди из московского государства, из татарских орд, из кавказских народов, особенно грузин (из всех 250 существовавших на Руси княжеских фамилий 56 % составляли грузинские князья), из поляков, немцев, литовцев и др. (121, т. IV, 66–67; 114). Среди высшего света времен Петра Великого многие из иноземцев были образованными людьми, они не порывали связей с западноевропейским миром, своим уровнем цивилизованности и заслугами кололи глаза «невежественному и дармоедному большинству русской знати» (12.1, т. IV, 217).