История о Михаиле и Андронике Палеофагах

32. Передовой наш корабль был уже взят и уведен врагами. На нем находился и правитель, на нем остались и царские знамена, и отличнейшие из людей боевых. Тогда деспот, с намерением возбудить в войсках больше рвения, снял с себя калиптру, посыпал голову пеплом и стал с горькими слезами умолять их, чтобы они не попустили врагам увезть царские символы. Долго молился он таким образом, выражая свои мольбы и словами, и видом, и смирением, и подвиг многих увеличить собою число остававшихся, а тех, которые уже сражались, возбудил и воодушевил. Чрез это упавшие духом нечувствительно и против чаянья явились воинами стойкими; так что, наконец, хотя с великим трудом и усилием, одолели врагов. Кроме двух или трех ушедших неприятельских кораблей, прочие взяты силою; латиняне убитые брошены в море, чтобы доставить больше удовольствия бессловесным рыбам, чем их детям; прочие же, запертые, каждый — в киле его корабля, и находившиеся в страхе, приведены в город, и послужили небольшим утешением в бедственных потерях того дня. Между тем деспот и его воины, совершенно нагие, пришедши в Ахридскую Керамею в виде самом жалком и достойном слез, были там, как следует, одеты им и снабжены по надлежащему. А сам он, страдая и сетуя о своем бедствии, убегал приличного деспоту блеска, потому что едва не подвергся опасности — вместо деспотских символов, принять оковы рабства, да уже и принял их по крайней мере в лице некоторой части воинов, принадлежавших к его армии. Итак, деспот отложил все знаки своего достоинства, то есть, и калиптру, и сапоги, и чапрак, и конные поводья, и пурпуровую подпись, и нашел приличным в таком виде явиться к царю — потому ли, что понуждаем был к этому собственною скорбью, или потому, что думал этим смягчить царский гнев. В самом деле, он пришел пред лицо царя надев платье частного человека и шерстяную калиптру, и, представ пред него с таким отречением от знаков своего достоинства, много ослабил его гнев; ибо с первого уже взгляда, вместо прежней величавости, обнаруживал состояние человека жалкого.

КНИГА ПЯТАЯ

1. Таковы были события на западе. Неудачу на суше уравновешивая успехом на море, царь колебался между печалью и радостью. Обсуживая происшествия своим умом, он несчастье производил от лукавства врагов, а счастье — от открытого мужества; и первое презирал, как дело отступника, хватающегося за то, что выше его сил, а последнее почитал достойною трофеев воинскою доблестью. Поэтому он чувствовал больше удовольствие, представляя себе отнятые у неприятелей корабли и в них множество моряков, из которых первые стояли на рейде, а последние в оковах наполняли темницы и показываемы были, как трофей, для посмотрения. Но это удовольствие царя ослабляемо было скорбью о военачальнике, который, получив в битве тяжелые раны, казалось, близок был к смерти; потому что из числа ран одна, самая опасная, была в почках. Несмотря на то, что врачи так заботились о нем, что его здоровье стало поправляться, и опасение многих окружавших его лиц исчезало. Потом и царь счел долгом обрадовать Филантропина и, в воздаяние за твердость в страшной битве, почтил его достоинством великого дукса. Когда же у царского брата Иоанна спросили, что заставило его отложить знаки деспотства, — он дал приятный царю ответ, что так как сыновья державного достигли совершеннолетия, то человеку стороннему не следует уже носить имя деспота. Этот ответ был принят, и он с того времени, вместо шитой золотом, носил общеупотребительную калиптру, и черные сапоги; да и коня имел без знаков деспотского достоинства, а только пользовался титулом деспота.