История о Святом Веспалусе

И библиотекарь отправился в лес и насобирал там прутьев, сделал розги, против которых все аргументы бессильны, после чего пришел к Веспалусу с намерением втолковать ему, насколько глупо, противозаконно и, главное, непристойно тот себя ведет. Использованные им методы воздействия произвели столь глубокое впечатление на юного принца, что в продолжение многих недель ничего больше не было слышно о его опрометчивом принятии христианства. Затем еще один ужасный скандал всколыхнул двор. В то время как Веспалус должен был вместе со всеми взывать к священным змеям с мольбой о милосердном покровительстве и заступничестве, он вдруг запел гимн в честь святого Одильо из Клуни.[1] Короля вывела из себя эта очередная выходка; положение становилось совсем безрадостным. Веспалус явно намеревался и впредь упорствовать в своей ереси, что было чревато опасными последствиями. Однако во внешнем его облике не было заметно ничего своенравного: лицо не было бледным, как у фанатика, а взгляд не был загадочным, как у мечтателя. Напротив, он выглядел лучше всех придворных; у него была стройная крепкая фигура, здоровый вид, глаза цвета очень спелой тутовой ягоды и темные волосы, гладкие и хорошо ухоженные.

– Именно таким ты хотел видеть себя в шестнадцатилетнем возрасте, – сказала баронесса.

– Возможно, моя мать показывала вам мои более ранние фотографии, – ответил Кловис.

Обратив сарказм в комплимент, он продолжил свой рассказ:

– Король повелел заточить Веспалуса в темницу на три дня и посадить его на хлеб и воду, чтобы он только и слышал, как пищат и бьют крыльями летучие мыши, а в единственном узком оконце видел лишь проплывающие мимо облака. Часть общества, настроенная антиязычески, повела о страдальце разговоры, не предвещавшие ничего хорошего. Что до пищи, то страдания узника были облегчены вследствие небрежности охранника, который пару раз по оплошности оставлял в камере принца свой собственный ужин, состоявший из вареного мяса, фруктов и вина. После того как срок наказания истек, за Веспалусом был установлен строжайший надзор для предупреждения дальнейших симптомов религиозной непокорности, ибо король решил пресекать любую оппозицию в таком важном вопросе, пусть и со стороны родного племянника. Если это будет продолжаться, говорил он, то вопрос о наследовании короны придется пересмотреть.

Какое-то время все шло хорошо; приближался день открытия летних состязаний, и юный Веспалус был слишком поглощен подготовкой к соперничеству по борьбе, бегу и метанию копья, чтобы посвящать себя еще и столкновениям на религиозной почве. Но тут наступила кульминация летних состязаний – участники сошлись в ритуальном танце вокруг рощи, где обитали священные змеи; Веспалус, однако, если можно так выразиться, забил отбой. Государственной религии было нанесено откровенное оскорбление, явно рассчитанное на публику, и даже если бы король и хотел пройти мимо, он этого сделать не пожелал. Он заперся у себя на полтора дня и предался размышлениям. Все думали, что он решает вопрос – убить или помиловать юного принца, тогда как он просто раздумывал над тем, какую казнь избрать. Поскольку дело было решенное и в любом случае ожидалось большое стечение народа, то надобно было устроить все как можно более зрелищно и эффектно.

«Если не принимать в расчет его своеобразные религиозные пристрастия, – сказал король, – и упрямую приверженность им, то во всем остальном он милый и приятный юноша, и потому будет вполне уместно казнить его с помощью крылатых сладких посланцев».

«Ваше величество хочет сказать…» – начал было королевский библиотекарь.

«Я хочу сказать, – перебил его король, – что он будет искусан до смерти пчелами. Королевскими пчелами, разумеется».

«Весьма изощренная казнь», – произнес библиотекарь.

«Изощренная, впечатляющая – и очень при том мучительная, – сказал король. – Она отвечает всем требованиям, какие только можно пожелать».

Король сам составил подробный план церемонии казни. Веспалуса должны были раздеть, связать ему за спиной руки и бросить на один из трех самых больших королевских ульев так, чтобы малейшее движение вызывало жгучее недовольство пчел. По расчетам короля, предсмертные судороги продлятся от пятнадцати до сорока минут, хотя между остальными племянниками возникли существенные расхождения относительно того, насколько быстро наступит смерть. Как бы там ни было, все сошлись на том, что этот способ гораздо предпочтительнее, чем помещение человека в зловонную медвежью яму, где его разорвут когтями плотоядные животные.

Вышло, однако, так, что королевский пчеловод и сам имел склонность к христианству; более того, как и большинство придворных, он был очень привязан к Веспалусу. Поэтому в канун казни он принялся удалять жала у королевских пчел; операция эта длительная и тонкая, но он был отличным мастером и, трудясь почти всю ночь, сумел разоружить всех или почти всех обитателей ульев.

– Вот уж не думала, что живую пчелу можно лишить жала, – недоверчиво произнесла баронесса.