История о высоком напряжении

— Вы подумали, что я спятил? Нет, вы знаете, этот вал ведь нужно подвесить, потому что при такой длине он не может обойтись без поддержки. Вот именно это я сейчас и обмыслил. Все сделаем своими силами, в мастерских. Вы что-то говорили о фасоли, мне сдается?

После ужина они закурили. Шофер внимательно осмотрел интерьер комнаты. Его внимание привлекли стопки книг на стульях и у стены.

— Добыча? — спросил он с пониманием, поднимая лежавшую на полу большую немецкую техническую книгу.

Инженер немного смутился.

— Столько везде лежало, а я очень люблю книги…

— Да, их полно валяется по углам. Все только ценности высматривают да сервизы на двадцать особ. Книги — хорошая вещь, — добавил он, подумав, и отложил толстый том.

На столе лежал конверт. Инженер заметил его, разорвал и прочитал письмо, написанное на превосходной тисненой бумаге.

Мисько чуть приподнял брови. Осецкий усмехнулся.

— Мой хозяин, немец, которому принадлежит дом, собирается уезжать и просит меня присмотреть за мебелью.

— Мерзавцы! Думают, что вернутся. Ох, немцы, немцы, — сентиментально изрек Мисько, — когда пришли, сразу бефель^[10] на стенку, что можно, чего нельзя, сразу номерок, табличка, бумажки.

Он налил себе водки, выпил и меланхолично произнес:

— Даже на тот свет поставили указатели. В крематории, и там были. Брата у меня убили, мать их так.

А через минуту продолжил:

— Говорят, что в Швеции хоть бриллианты на улице рассыпь — никто не возьмет. Такая честность. Но наш народ тоже неплохой. Не люблю, когда кто-то чужих хвалит. У каждого свои тараканы в голове.

— А русских любите? — спросил Осецкий, которого выпитая водка разморила, погрузив в теплое блаженство.

— Русских я знаю. Когда шли на Львов, я как раз был в командировке. Мои фрицы сразу драпанули, потому что машина сломалась. Дифференциал полетел, отремонтировать нельзя было. Я пошел пешком и оказался на какой-то станции. Люди говорят, что это уже Советы. Я жду на станции, может, какой поезд до Львова? А на мне такой немецкий, клеенчатый плащ. Вдруг кто-то кричит сзади: «Стой!» Гляжу, а это чубарик^[11]. ПТИ на меня наставил и спрашивает, откуда я. «Да откуда я могу быть, — говорю, — из Львова». А он: «Львов немецкий, а ты тут, — значит, ты шпион. Надо расстрелять». Вижу, что я попал. «Товарищ, — говорю, — да я сюда попал случайно, не хотел, я думал, может, поезд какой будет или что». А он мне: «Шпион!» — «Да я вас искал, — говорю, — а вы меня хотите укокошить?» И так мы переговариваемся: я ему «товарищ», а он мне — «шпион». Наконец я разозлился и говорю: «Что ты меня обижаешь, что я германский шпион, да чтоб этих германцев черти взяли!» А он смотрит на меня, смотрит и говорит: «А чаю хочешь?» — и сразу, как смена пришла, пошли мы к нему на чай, ну и водка была, понятно.

Закончив свой рассказ, Мисько помыл посуду и заметил, что пора уже спать.

— Пригодилась бы вам женщина в доме, — сказал он, проводя пальцем по столу, на котором осталась светлая, очищенная от пыли полоса.

— А вам? — улыбнулся инженер.

— Я помолвлен, — с напускной серьезностью сказал Мисько, стряхивая невидимую пылинку с манжеты.

— Что вы говорите? Поздравляю! А можно узнать, кто является счастливой избранницей?

— Можно. Это дочь почтмейстера; наверное, вы ее помните с того вечера, когда я этого мерзкого гада, этого Грищука в кутузку спровадил.

— Помню, помню, но… так вы уже помолвлены? А родители? — спросил любопытный Осецкий и тут же прикусил язык, но Мисько ничуть не обиделся.

— Это мама, что ли? Тут особо говорить не о чем. Я со всеми любезный, кто со мной любезный. Если мамаше что-то не нравится, пожалуйста — вот Бог, а вот порог. Зоська со мной, и старый тоже.

— И старый?

— Конечно. Вы что, думаете, что шофер как перед войной? Сирота без отца, без матери? Нет, кончились те времена.

— Я очень рад, — сказал Осецкий. — Поздно уже. Не стоит вам идти. Переночуйте у меня, хорошо?

— Не беспокойтесь. Я возьму в прихожей сенник.

Нападение

Это были времена, когда на дальних предместьях Млынова царили странные обычаи. Уже ближе к девяти часам вечера, а в зимнюю пору и раньше, все жители спешили разойтись по домам. Со всех сторон доносился глухой стук: это хозяева запирали свою скотину в конюшнях и коровниках, укрепляя двери тяжеленными засовами и ломами, навешивая на них огромные, специально выкованные висячие замки. Затем под аккомпанемент лая и воя спускали собак с цепей.