История обыкновенного безумия (Tales of Ordinary Madness )

Да, я терпеть не мог вылезать по утрам из постели. Это означало, что надо начинать жизнь по новой, а после того, как всю ночь пролежишь в постели, возникает некое особое чувство уединения, от которого очень трудно отказаться. Я всегда был нелюдимом. Простите, кажется, я слегка не в своем уме, но я хочу сказать, что, будь у меня всегда под рукой соблазнительный кусочек жопы, я бы не очень расстроился, если бы перемерли все люди на свете. Знаю, знаю, это нехорошо. Но огорчился бы я не больше, чем какая-нибудь улитка; в конце концов, это были те люди, которые сделали меня несчастным.

Каждое утро повторялось одно и то же:

– Буковски, подъем!

– Чего-о-о?

– Сказано тебе, Буковски, подъем!

– А-а?

– Не «а-а», а вставай! Выметайся из постели, урод!

– Хррр… иди отъеби свою сестренку…

– Сейчас приведу доктора Блейсингема.

– И его отъеби.

И тут ко мне семенил Блейсингем – взволнованный, слегка раздраженный,- между прочим, у себя в кабинете он ебал пальчиком одну из сестер-студенток, которая мечтала о замужестве и каникулах на Французской Ривьере… со старым недоумком, не способным даже надрочить себе болт. С доктором Блейсингемом. Паразитирующим на фондах округа. Ловкачом и дерьмом. Удивляюсь, как его до сих пор не избрали президентом Соединенных Штатов. Наверно, его просто ни разу не видели: он был слишком занят пальцовкой и сюсюканьем над сестриными штанишками…

– Ну ладно, Буковски, ПОДЪЕМ!

– Там же нечего делать. Там абсолютно нечего делать. Вы что, не понимаете?

– Вставайте. Иначе лишитесь всех своих привилегий.

– Ну и черт с ними. Это все равно что лишиться презерватива, когда некого ебать.

– Ну хорошо, ублюдок… Я, доктор Блейсингем, считаю до трех… Итак, начали… Раз… Два…

Я вскочил.

– Человек – жертва окружения, которое отказывается понять его душу.

– Душу вы утратили еще в детском саду, Буковски. А теперь умывайтесь и готовьтесь к завтраку.

В конце концов мне поручили доить коров, и по этой причине пришлось встать раньше всех. Однако дергать коров за вымя было даже приятно. К тому же в то утро я договорился встретиться с Мэри на скотном дворе. Кругом солома. Это было бы чудесно, чудесно. Я дергал за вымя, когда из-за коровьего бока появилась Мэри.

– Давай потрахаемся, Питон.

Она звала меня Питоном. Я понятия не имел почему. Может, она принимает меня за Пулона? – думал я. Однако от раздумий человеку никакого проку. Одни неприятности.

Короче, мы поднялись на сеновал, разделись; оба были голенькие, как стриженые овечки, и дрожали мелкой дрожью, а чистая жесткая солома впивалась в нас, точно множество ледорубов. Черт подери, ведь именно об этом писали в старых романах, ей-богу, мы добились наконец своего!

Я засадил ей. Это было великолепно. Но только я как следует разогнался, как вдруг мне почудилось, что в коровник вломилась вся итальянская армия…

– ЭЙ! ПРЕКРАТИ! ПРЕКРАТИ! ОТПУСТИ ЭТУ ЖЕНЩИНУ!

– СЛЕЗАЙ НЕМЕДЛЕННО!

– ВЫНИМАЙ ЧТО ЗАСУНУЛ! Компания санитаров, все прекрасные парни,

большинство – гомосексуалисты, черт возьми, я ничего против них не имел, и все же – смотрите-ка, они уже поднимались по лестнице…

– БОЛЬШЕ НИ ОДНОГО ДВИЖЕНИЯ, СКОТИНА!

– ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ КОНЧИТЬ, СРАЗУ ПРОСТИШЬСЯ С ЯЙЦАМИ!

Я прибавил темпа, но все было без толку. Их оказалось четверо. Они стащили меня с нее и перевернули на спину.

– БОЖЕ МИЛОСТИВЫЙ, ТОЛЬКО ПОСМОТРИТЕ НА ЭТУ ШТУКОВИНУ!

– ДА ОН ЖЕ ЛИЛОВЫЙ, КАК ИРИС, И В ПОЛОВИНУ РУКИ ДЛИНОЙ! ПУЛЬСИРУЮЩИЙ, ГИГАНТСКИЙ, СТРАШНЫЙ!

– ДАВАЙ, ЧТО ЛИ?

– Мы можем потерять работу.

– Сдается мне, дело того стоит.

И тут вошел доктор Блейсингем. Что и положило конец их сомнениям.

– Что здесь происходит? – спросил он.

– Этот человек у нас под контролем, доктор.

– А женщина?

– Женщина?

– Да, женщина.

– А-а… она совсем не в своем уме.

– Ну ладно, впихните их в одежду – и ко мне в кабинет. По одному. Сначала женщину!

Меня заставили ждать снаружи, у дверей личной блейсингемовской кельи. Я сидел на жесткой скамейке между двумя санитарами и попеременно листал то «Атлантик мансли», то «Ридерс дайджест». Это была настоящая пытка, я чувствовал себя так, как будто умирал от жажды в пустыне, а мне предлагали на выбор присосаться к высохшей губке или проглотить десяток песчинок…

Сдается мне, добрый доктор хорошенько выпорол Мэри своим язычком.

Потом они наконец вывели из кабинета Мэри и втолкнули туда меня. Блейсингем был, похоже, весьма задет происшедшим. Он сказал мне, что уже несколько дней наблюдает за мной в полевой бинокль. Я был под подозрением уже не одну неделю. Две загадочные беременности. Я сказал доктору, что лишение человека половой жизни – не самый полезный способ помочь обрести здравый рассудок. Он возразил, что сексуальную энергию можно перемещать вверх по спинному мозгу и преобразовывать для достижения других, более приятных целей. Я сказал ему, что верю в такую возможность, если это делается добровольно, но если это делается по принуждению, спинному мозгу попросту ни черта не захочется перемещать энергию для других, более приятных целей.