История Одного Андрогина (СИ)

Его звали Франциск. Он был молодым, вполне посредственным мужчиной, с волнистыми черными волосами и густой трехнедельной щетиной на лице, уже больше напоминающей бороду. Он всегда ходил с красной шапочкой на голове, что якобы было частью его малоизвестного образа. Он любил свое дело и не был чрезмерно хвастлив, что показывало его как человека трепетно относящегося к своему делу. Он со всей благородностью и вдохновением описывал свой фильм, не выходя за рамки приличия и скромности.

Увидев часть персонала, Ева присматривалась ко всей их деятельности, к декорациям, ко всему происходящему вокруг. Все кого она видела, были никому не известные актеры, которые вряд ли купили бы себе машину дороже Mercedes за свои роли. Операторы, постановщики, гримеры – все те, кто не произвел ни малейшего впечатления на Еву. Они казались ей серыми. В свою очередь вся толпа смотрела на нее как на рассвет. В глазах каждого из них можно было прочитать: «Бедный Франциск! Он до конца жизни не расплатится с этой стервой!»

Но к удивлению каждого из исполнителей данного дела, после разговора с Евой, Франциск сказал с воодушевленным лицом:

- Так, сейчас попробуем снять одну сцену! – громко хлопая в ладоши, чтобы все обратили на него внимание.

Все собрались воедино.

- Так, Эмиль! Иди сюда! Сейчас будем снимать вторую сцену. Дайте Еве ее реплики. Из второй сцены. Быстро!

Помощница засуетилась в сотнях страниц сценария.

- Их легко запомнить! – сказал Франциск, получив их и передав Еве.

Ева взяла в руки пару листов офсетной бумаги и пронеслась по ее строкам своими быстрыми глазами. Сцена не предвещала грима, декораций и прочей ерунды. Это была больше репетиционная версия, в которой Франциск пожелал установить контакт с Евой, и ее контакт с камерой. Увидеть в объективе камеры характер героини, который должна была прочувствовать и сыграть Ева. И подогнав Еву на съемочную площадку, Франциск желал как можно быстрее очутиться в процессе. Ева пыталась успеть хотя бы прочитать написанное.

- Рад познакомиться, Ева! – сказал неловким голосом Эмиль, смотря на Еву, как на непокорную вершину, до которой ему стоило бы преодолеть сантиметров 15 роста.

- Угу. – молча произнесла Ева, пытаясь дочитать сцену, которую Франциск начал, как только у нее забрали ее слова.

- Мотор. Начали. – нетерпеливо сказал он, направив объектив главной камеры.

Ева сию секунду смогла сориентироваться и войти в образ, подойдя к Эмилю, как ни в чем не бывало.

- Кое-кто забыл про мое зелье. – сконцентрировав свой взгляд на нем.

Эмиль пытался создать вид уверенности во внешнем виде, но в его взгляде прочитывался страх.

- Зелье? Разве? – спросил он с недопониманием в голосе.

- Да, гадкий змееныш! Мне нужно зелье! Быстро! – достав раскладной нож.

Эмиль сделал испуганный вид, почувствовав, что его прижали, после чего Франциск сказал:

- Стоп. Снято. Хорошо.

Ему хватило части сцены, чтобы уже быть довольным. Ему понравилась игра Евы и, всучив ей в руки сценарий, он сказал:

- По рукам! – пожав руку.

- По рукам! – ответила Ева, крепко сжав руку Франциска в ответ.

Никто так и не знал, сколько полагается Еве за эту роль. Франциск выглядел подозрительно довольным. Ева вела себя со свойственной ей инфантильностью. Все были счастливы. Но все опасались этой звезды в этом скромном павильоне. Все были наслышаны о поведении Евы в свете. Но за начальный этап съемок Ева ни разу не подтвердила их опасения, что удивило многих.

Ее выматывали съемки. За две недели плодотворной работы на камеру Франциск успел наснять около 35-ти часов материала, при том, что Ева дважды отлетала в Париж по мелким модным делам, по которым ее и так пытался не дергать Оливье.

После всенародной огласки о том, что Ева принимает участие в съемках полнометражного фильма, стало бытовать такое мнение, что уже нет места, в котором не побывала Ева Адамс. Она покорила мир и его индустрию: мода, реклама, телевидение, теперь кино. Тот образ «богочеловека», который привился к Еве на заре ее карьеры, лишь усилился и подтверждал свою недостижимость в плане постижения. Многие поражались тому, как вообще можно так много работать и с таким успехом. Все большая худощавость Евы больше никого не удивляла. Ее истощение компенсировалось славой гения.

Одним утром она проснулась от все того же сна, который преследовал ее, напоминая о себе уже раз 10. Это был тот самый сон о первом доме и о Синди, которая не уставала говорить перед самым пробуждением Евы: «Зачем тебе меня видеть? Что же ты делаешь?»

И как всегда Ева пробуждалась именно после этих слов. Ее охватывал страх, тревога, чувство ответственности или вины за что-то. И это беспокоило ее, ровно как то, что она никогда не досматривала этот сон до конца. Она и сама не знала, хочет ли этого.

Резко встав с кровати, она рванула в ванную, дабы засунуть свое лицо под струю холодной воды из крана над умывальником. Тут же ее мысли и эмоции остужались до привычного для нее состояния. Когда она почувствовала успокоение, она подняла голову, вытирая свое лицо руками, и взглянула в зеркало, рассматривая себя. Она сказала: