История Одного Андрогина (СИ)

- Не знаю, Боб. Единственное, что я знаю, так это то, что ее не должно быть. Она рушит все вокруг себя. Она разрушила мою жизнь, мою дружбу, мои мысли, психику… Ведь я уже псих! Все считают меня таковым, не так ли!? Даже ты, сейчас!

- Натаниэль… - слезливо говорил Боб, пытаясь опровергнуть суждения Натаниэля.

Но он не мог выговорить что-либо вразумительного. Натаниэль же был непоколебим. Он продолжал:

- Я ненавижу свою маму! Это она сотворила со мной такое!

- Она хотела, чтобы ты был как все. – выдавливал из себя Боб.

- Неправда! Ты ничего не понимаешь! – выкрикнув, сказал Натаниэль, после чего быстро успокоился и, переменившись в лице, продолжил спокойным тоном, - Сделай мне одно одолжение, Боб!

- Все что угодно, Натаниэль! – сказал Боб со всем его одалживающим видом.

- Только тебе придется отправиться в Париж.

- Хорошо. Я все сделаю! Говори, чего ты хочешь!

- Поезжай ко мне домой. Там, где жила все время Ева Адамс. Квартира до сих пор принадлежит ей. Так что, не бойся, там никто не живет. Я скажу тебе код, тебе дадут ключ от квартиры. В одном из ящиков, в серванте, ты найдешь два конверта с письмами. На них норвежские марки. Они от имени Астрид Фитцгеральд. Привези мне их скорей. Настолько быстро, насколько сможешь. Я должен их прочитать.

После этих слов Натаниэль замолк, и Бобу ничего не оставалось, как покинуть его. После О’Брайан спрашивал его с заинтересованным видом:

- Что он говорил?

Боб выглядел расстроенным. Но он пытался собрать все свои мысли в кулак. Вытирая свои мокрые щеки, он медленно и методично пересказывал О’Брайану весь их разговор с Натаниэлем. О’Брайан внимательно слушал, и даже пытался записывать некоторые моменты.

В результате разговора с Бобом, он усилил личную охрану Натаниэля, ужесточил его одиночный режим, очередной раз запретив прогулки на свежем воздухе. И это лишь усугубляло личное отношение Натаниэля к О’Брайану. Он наотрез стал отказываться от общения с доктором. Он принципиально не разговаривал с ним, иногда показательно, скрестив руки и опустив голову, просиживал в его кабинете, пока санитары не забирали его. Лишь в пару случаях его душа не выдержала, и он пустился в меланхолию о том, сколько ошибок он наделал за свою жизнь.

О’Брайан питал к Натаниэлю неистовое внимание, более чем пристальное. Он уже заканчивал первый десяток дневников, которые он вел, записывая мельчайшие подробности, связанные со случаем Натаниэля. Своему любимому пациенту он посвящал намного больше, чем другим. Вот, что он писал в своем дневнике сейчас:

«…Пациент упорно не признает свою вторую личность, считая ее деструктивной для себя. Испытывает к ней чувства неприязни, ненависти, нетерпения. Вспышки личности Евы Адамс проявляются в истинной личности Натаниэля Уолкотта, что говорит о кочующем характере второй личности. Сильное желание видеть себя в зеркале стирает мыслимую границу между двумя личностями пациента. Доминирующее поведение одной из личностей не проявляется так наглядно, как это было ранее. Теперь же есть подозрение на симбиоз личностей, в котором, все же, признается истинной личность Натаниэля Уолкотта. Пациент до сих пор наотрез отказывается говорить о своей матери. Личность Евы Адамс более коммуникабельная. Данная сторона пациента раскрывает многие аспекты личности. Но личность Натаниэля Уолкотта не до конца позволяет ей раскрыться. Думаю, в скором времени мне удастся пробудить личность Евы Адамс. Успех исследования зависит от нее. Пока исследование находится на начальном этапе своего развития…»

XXXVIII Глава

«Дорогая Ева!

Пишу тебе искренне и любя.

Надеюсь, это письмо не вернут обратно, как многие предыдущие, ибо я постоянно ошибалась адресом.