История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей

Глухим, надломленным голосом Лаци спросил, нельзя ли поговорить с узником.

— Не выйдет ничего. Не стоит вам понапрасну и к коменданту крепости ходить.

— А кто у вас комендант?

— Кручаи.

Лаци содрогнулся, услышав это имя, но упрямо пробормотал:

— У кого же мне узнать, в чем вина моего брата?

— Про то может дать ответ его сиятельство господин Берчени. Его люди привезли вашего брата из Шаторальяуйхея в кандалы закованным.

Берчени находился в это время в Шарошпатаке, но Лаци к нему на прием не допустили. Сказали, что графа мучает подагра и что он не принимает никого, кроме знахарок и предсказателей судьбы. Первые лечат его, а вторых он любит за добрые их пророчества, ибо, распространившись в народе, они поднимают боевой дух так же, как и двойное жалованье для солдата[41].

— Что же нам теперь делать? — ломал в отчаянии руки Лаци.

— Знаю я один способ, — сказал Мартон.

— Какой же?

— Надо проникнуть к графу под видом гадателя или знахарки. Последнее, правда, труднее…

— Верно, выдам-ка я себя за гадателя…

— И глупо сделаешь. Чую я из того, что ты рассказал мне по дороге, что тот Янош Рожомак — не кто иной как сам граф Берчени.

— Ты думаешь?

— Убежден в этом. Успех восстания говорит за то, что кто-то, вероятнее всего именно он, предварительно обошел всю страну и подговорил дворян. А на такое он только переодетым, под чужим именем мог решиться.

— Это верно!

— Поэтому, если позволишь, попробую-ка лучше я проникнуть к графу. Я ему такое предскажу, что у его сиятельства подагра сразу из обеих ног вылетит.

У Мартона Бонда была душа авантюриста. Еще два года назад он был мельником на Таллошской мельнице, что стоит на речке Дудваг. В поисках приключений он отправился затем в Буду, где его совсем опустившимся встретил и взял к себе в услужение Лаци. Бонц обладал незаурядным артистическим талантом и даром подражания, так что без труда выдавал себя за кого угодно.

Два дня Мартон болтался среди челяди Берчени, изрекая всякие библейские пророчества о королевском троне, ожидающем Ракоци, и о сокрушении стен Вены. Слуги сообщили о новом предсказателе графу; Берчени заинтересовался им и пригласил к себе. Здесь Марци с фанатическим выражением лица, обратив к небу взгляд, стал пророчить страшное избиение лабанцев, на таком таинственном, истинно предсказательском языке, что смог и потешить и приободрить графа (в какой-то мере верившего таким вещам).

Не прошло и недели, как Мартон (или «пророк Хабакук», как окрестил его Берчени) стал во дворце своим человеком. Берчени, желая повеселиться, частенько посылал за ним, и у Мартона появилась возможность однажды заговорить и о бедном узнике.

Как-то раз, вечером в воскресенье, граф сам спросил Мартона:

— Ну, что тебе сегодня приснилось, Хабакук?

— Узника одного видел я нынче ночью, ваше сиятельство.

— Что же с ним приключилось, добрый Хабакук?

— Белый голубь явился мне во сне и шепнул на ухо: «Сидит здесь в Шарошпатакском замке один паренек, по прозванию Вереш, в тяжелые кандалы закован. А как освободится, семь полей зальет он вражьей кровью».

— В самом деле, сидит здесь такой заключенный. Но лабанцы могут спать спокойно. Не суждено ему больше ничьей крови пролить, даже крысиной.

— Уж не помер ли он?

— Нет еще, но скоро умрет. Сегодня с утренней эстафетой прибыл за подписью князя его смертный приговор.

— Вот как? — содрогнулся Мартон. — Чем же провинился сей несчастный?

— Воровал, растратил казну, изменил князю. И не говори мне о нем, Хабакук, не порти мне настроения. Полгода пытали — допрашивали мы его. Но он упрямый малый: так и не сознался. Ну да ничего; может, у виселицы опомнится. А ведь доверял я ему, как сыну родному.

С печальным лицом принес Мартон это известие Ласло. Тот же, услышав, места себе не находил от волнения.

— Возможно ли, чтобы брат мой воровал? — вскричал он душераздирающим голосом. — Не поверю я этому никогда в жизни! Я-то думал: в плен его взяли куруцы у лабанцев. А чтобы он — и вдруг вор?! Что же он украл, у кого? Какой ужас! И уже смертный приговор, говоришь, подписан? Боже мой, боже мой! Что же нам теперь делать?

Мартон Бонц только плечами пожал: «Ничем тут не поможешь. Казнят его, а мы и знать о том не будем, Мне вон уже будто слышится: воронье закаркало».

— Может быть, к князю поехать, броситься в ноги, попросить пощады?

— Не успеешь. Князь сейчас в Мункаче, а Берчени еще нынче утром отправляется в Сенице и меня с собою берет. Лучше, право, если и ты, Ласло, вступишь в его войско. Вместе пойдем.

— Нет, я здесь останусь. Узнаю об участи моего несчастного братца. Не ведаю я еще, что мне делать. Но так я этого не оставлю.

— Ну, тогда бог тебе в помощь. А я додурачился с этими предсказаниями до того, что теперь меня и в самом деле определили на должность пророка!

Остался Лаци один. Целую ночь провел он без сна. Все думал: что же теперь станется с его братом? Хоть бы знать, в чем Пишту обвиняют! Тогда легче было бы что-нибудь предпринять. Хоть бы полчасика с ним вместе побыть, поговорить. Может, все же пойти к Кручаи, воззвать к его сердцу? Ведь и он человек!