История одного эльфа

На дворе, под развесистой яблоней у поспешно накрытого стола, собралась целая толпа народа. Родители, два брата (старший с женой и детьми), три пока еще незамужние сестрицы, соседи и дальние родичи. Все благоговейно и довольно смотрели, как вернувшийся из-за границы младший сын неторопливо ест кашу с молоком, и затаив дыхание ловили его скупые слова, повествующие о поездке и последующих приключениях. Подробности он расскажет родичам позже, сидя у печи или на завалинке, чтобы потом те понесли вести друзьям и соседям. И поползут слухи и сплетни, по пути обрастая подробностями, как круги от брошенного в воду камня.

Но парень замер, не донеся ложку до рта, и все разом обернулись, когда на улице послышались лай собак, вопли детворы, а потом через забор удивительно легко, учитывая рост, перемахнул чуть ли не налысо стриженный незнакомец в поношенной одежде и с ошейником на горле.

Какое-то время все смотрели друг на друга. Я, эльф (ибо, как вы уже догадались, это именно я преодолел забор своего нового знакомого!), на орков, полуорков и людей, а те — на меня, как на чудо природы.

— Ну-ну, — наконец нарушил молчание Ухарь, медленно опустив ложку.

— Понимаю, — я шагнул назад и чуть не уперся лопатка-в забор, — ты не слишком рад меня видеть, но мне просто некуда больше идти…

— Сбежал, значит, — криво усмехнулся полуорк.

— Сбежал, — кивнул я.

— Как ты узнал, где я живу?

— Спросил.

— Вот просто так взял и спросил? — еще шире усмехнулся тот.

— Сначала я нашел орочий квартал, а потом… Ухарь отвел от меня взгляд и покосился на невысокого, даже какого-то щуплого орка, судя по всему — своего отца. Тот стоял как столб, уперев руки в бока. Остальные — люди, полуорки и еще один пожилой орк — сгрудились рядом и не сводили с меня глаз.

— Что стоишь, как неродной? — усмехнулся Ухарь. — Проходи, садись!

Я подошел, сел на лавку напротив. Стол для меня оказался слишком низким, колени упирались в столешницу.

— Ешь. — Наемник пододвинул мне свою миску с кашей. — Голодный небось!

Я осторожно взял ложку, зачерпнул каши… Не то чтобы я привередничал, просто прекрасно понимал, что сейчас происходит, и ждал: родители Ухаря вот-вот меня остановят и выгонят из-за стола. Но никто не пошевелился и не сказал ни слова — только переглядывались между собой. От этих переглядываний у меня кусок застревал в горле, и я смог осилить только половину.

— Проводи его в дом, мать, — сухо промолвил Ухарь, когда я отодвинул от себя миску. — Не бойся — не сглазит!

Смысл этого странного высказывания дошел до меня позже, когда вместе с немолодой женщиной к дверям метнулась молодая орчиха-полукровка. Оттолкнув свекровь, она кинулась к висевшей в дальнем углу колыбели, выхватила из нее сонно вякнувший сверточек и выбежала на улицу.

В низкой избе-полуземлянке было сумрачно, пахло землей, овощами и человечьим духом. Женщина усадила меня у печи на лавку и, зачем-то внимательно оглядевшись по сторонам, выскочила вон. Я остался сидеть, невольно рассматривая помещение. Семья, судя по обилию сундуков и пестрым половикам и полавочникам, была зажиточная.

Снаружи, приглушенные плотно прикрытой дверью, раздавались голоса. Хозяева говорили все сразу, иногда перебивая друг друга и шикая на детей. Захныкал, мешая слушать, младенец. До моего острого слуха долетали отдельные слова, которые тем не менее понемногу проясняли общую картину:

— Ошейник… не заметить трудно… через весь город… Явь говорит… вместе несколько дней… сечь кнутом… дойдет до князя… жизнь спас… нигде не спрячется… беглый…

Впрочем, я и не надеялся ни на что другое. Просто ворота были распахнуты, на меня никто не обращал внимания… Они наверняка даже не думали, что я решусь просто так встать и уйти. А я? О чем думал я, когда вставал и уходил? Уж конечно, не о том, что хочу остаток дней прожить рабом. Тем более что мне, эльфу-долгожителю, ждать «конца своих дней» о-очень долго.

Появление Ухаря прервало мои размышления. Полуорк махнул мне рукой и присел на лавку рядом.

— Я все слышал, — сказал я, предвосхищая его слова. — У нас, эльфов, очень тонкий слух.

— Знаешь, что говорит Явь по поводу укрывательства беглых рабов? — помолчав, сообщил полуорк. — Укрывателя и раба представить на суд князя. Раба сечь кнутом и клеймить, а укрывателю заплатить обиженному хозяину полную стоимость похищенного раба, да столько же в княжью казну. Шестидесяти серебряных звезд у нас нет, только те сорок, которые я привез…

— Какие шестьдесят? — изумился я. — Господин Ларсус «купил» меня у поселян всего за пять серебряных…

— Это никого не интересует, — отмахнулся Ухарь. — Такие, как ты, молодые мужчины стоят тридцать серебряных звезд на наших рынках. Значит, господин Ларсус назовет эту сумму или чуть побольше, скажем, сорок…

— Господин Туррус купил меня в Ирматуле за сто пятьдесят ирматульских серебреников, — вспомнил я.

— Ты смотри князю этого не скажи! Такие деньжищи со всего нашего квартала собирать придется! А то и дом продавать со всем добром, чтобы за одного тебя расплатиться! Хорошо, что ты сам сбежал, тебя не крали!

— Чего же хорошего? — вяло поинтересовался я.