– О… Простите, пожалуйста, что я без звонка! – в перерывах между приступами хохота ответила я. – Давайте я выйду в коридор и позвоню в дверь, чтобы вы успели одеться?
– Алена… – Андрей встал и, придерживая простыню рукой, стал медленно двигаться ко мне, в успокаивающем жесте выставив ладонь вперед, как будто я была умалишенной. – Я сейчас тебе все объясню.
– Да ну! – Я все еще посмеивалась. – И что же ты скажешь? Что шел по квартире, споткнулся и упал на Мили? – Меня разобрало от нового приступа смеха.
– Нет, все не так! – воскликнул он, и я четко услышала в его голосе отчаяние и вину. Смешливость как рукой сняло.
– А как, Андрей? – завопила я. – Может, я чего-то не поняла?! Ты столько времени меня окучивал… Целовал, ревновал, разводил серьезные разговоры… Ты всю прошлую ночь провел у меня! Сколько мы с тобой раз трахались? Пять? Шесть? – Мой голос сорвался на поросячий визг, но остановиться я была уже не в силах. – Ты говорил, что любишь меня! Что я могу тебе доверять! Что мы можем строить планы на будущее! Ты, мать твою, сегодня утром проснулся в моей постели! И сегодня же я застаю тебя с другой бабой? Серьезно?! Что же ты за скотина такая?!
В комнате повисла тяжелая тишина. Как будто вместо воздуха вокруг был жидкий бетон. По крайней мере, именно так я себя и ощущала. Двигаться, говорить, да даже дышать стоило неимоверных усилий. Андрей подошел ко мне еще на шаг, и я попятилась.
– Алена, любимая…
– Ну что?! – проорала я. – Что ты мне скажешь? Она тебе угрожала? Подсыпала наркотики? Переоделась мной? Мне даже интересно, что ты скажешь!
Я ненавидела себя за это, но мой голос на последней фразе дрогнул, а сердце сжалось от слабой надежды.
– Это вышло случайно! Мили зашла попрощаться перед отъездом, мы выпили, разговорились…
– Стоп. – Я подняла ладонь, не в силах больше это слушать.
Андрей зарылся рукой в волосы. У него были такие огромные влажные и напуганные глаза. Прекрасные и бездонные. Глаза лжеца.
Я сделала глубокий медленный вдох и с силой вытолкнула воздух из груди.
– Послушай меня внимательно, – спокойно сказала я. – Сейчас ты соберешь все свое барахло и съедешь из этой квартиры. Ключ ты сегодня оставишь в почтовом ящике. Я не хочу больше никогда видеть тебя, слышать и даже знать о твоем существовании. Если ты хотя бы раз попытаешься со мной связаться, я обращусь в прессу. Я буду лично звонить в каждое новостное издание и настаивать на интервью. Я скажу, что восходящая звезда Андрей Рублев меня изнасиловал. Я напишу заявление в прокуратуру. Я похороню твою карьеру, и клянусь, ты никогда в жизни не отмоешься от этого дерьма.
Не знаю, кто это говорил моим голосом. И не хочу знать. Я и сама побаивалась этого человека и тех слов, что он сказал.
Я направилась к двери. Потом повернулась и еще раз, самый последний, посмотрела на Андрея. Он стоял с растерянным видом посреди комнаты, обернутый белой простыней. На заднем плане маячила Мили, прикрытая подушкой.
Он был невозможно, до боли в груди прекрасен. Такой юный, такой красивый, такой родной… В глазах безбожно защипало. Не раздумывая, я сняла одну туфлю и с силой швырнула Андрею в лицо. Он успел дернуться и заслониться рукой, но каблук все равно попал ему прямо в лоб. Я развернулась и, хромая, вышла из квартиры, громко захлопнув за собой дверь.
Не помню, как я ехала в лифте, как ковыляла в одной туфле по улице, как садилась в машину. Опомнилась я уже на водительском сиденье. Я аккуратно поставила Энди на торпеду, прислонилась лбом к рулю и прикрыла глаза.
Мне хотелось злиться, но я не могла. Внутри разрасталась огромной зияющей дырой нечеловеческая боль. Я чувствовала, как она пульсирует, поражает все внутренние органы, как эта боль становится мной. Или я – ею. Я подняла голову и с удивлением посмотрела на дрожащие пальцы. Они болели. Физически болели, как будто кто-то загонял невидимые иглы под ногти. Еще болел затылок и сердце. Может быть, у меня инфаркт?
Мне хотелось бы обдумать все случившееся. Проговорить про себя сто раз, какой Андрей козел и как я ошибалась, когда видела в нем только хорошее. Подумать, как жить дальше. Но было не до того. Передо мной стояла задача поважнее – выжить. Потому что я не собиралась умирать от сердечной боли в тридцать лет. Я, черт меня подери, слишком много усилий приложила для того, чтобы начать жить заново, и не могу позволить себе взять и откинуть ласты.
Я достала телефон и стала листать список контактов. Я точно знала, кому мне стоит позвонить.
Через сорок минут я стояла у входной двери и пыталась напустить на себя непринужденный вид. Это было довольно сложно. В руках у меня был Энди.