История одного крестьянина. Том 1

Пришло время подбодрить народ — дело в том, что дворянам, бывшим судьям, епископам больше не удавалось поддерживать несправедливые законы в Национальном собрании, так как депутаты третьего сословия ясно доказали их неправоту, их стремление жить за счет народа, вот они и решили вновь силою захватить власть над нами. Но биться за это сами они не хотели — это было слишком опасно. Они стремились натравить нас друг на друга, а в случае если это не поможет, призвать на помощь немцев. Дворяне уже попробовали нанести первый удар в Нанси, столкнув национальную гвардию с войском; теперь епископы собрались нанести второй удар, и это было не менее опасно. Они столкнули религиозных людей, уповавших на жизнь вечную, с патриотами, уповавшими на земные блага. Захватив снова земные блага, религиозные люди должны были отдать все епископам и довольствоваться их благословением.

Такова суть вещей, и вы это сами увидите.

В конце ноября 1790 года, за несколько дней до первого снега, у нас в краю, к всеобщему изумлению, вдруг стали появляться люди, которые числились в эмиграции: отец Гаспар из Пфальцбурга, проповедник Роос и многие другие, кто якобы проживал уже с полгода в Трире. В те дни священники — оплот дворян и князей церкви — сновали туда и сюда по всем дорогам, собирались в Невиле, в Генридорфе, в Саверне и других местах. Что же это означало? Неспроста это было, но мы и понятия не имели, в чем тут дело. Патриоты, главным образом все те, кто приобрел земли духовенства, были встревожены. Рассуждали все так:

— Они возвращаются из эмиграции — не к добру это!

И вот мы узнали новость, напечатанную в газетах: после горячих споров в Национальном собрании наши депутаты вынесли постановление о том, что священники обязаны принести присягу конституции.

Вот как произошло все это: епископы, уже не решаясь противиться продаже церковных имении и боясь обнаружить, что все их помыслы направлены на блага земные, прибегли к новой уловке — потребовали, чтобы Национальное собрание признало догмы вселенской римской апостолической церкви для всей Франции. А это означало, что у нас будет два короля: властелин нашей плоти — в Париже, властелин наших душ — в Риме. Но Национальное собрание им отказало, заявив, что «для наших душ нет иного короля, кроме всевидящего, всезнающего господа бога, и нет у него нужды в наместнике, который вместо него правил бы душами».

Тогда эти негодяи дошли до неслыханной наглости, и наши депутаты, желая их образумить, вынесли постановление о том, что отныне епископов и священников будет выбирать народ, как во времена первых апостолов.

Разумеется, ярость епископов все росла и росла. Кардинал де Роган, архиепископ Трирский и множество других князей церкви восставали против декрета, продолжая по-прежнему назначать священников по своему усмотрению. И вот тогда из Трира, Кобленца и Констанца возвратились отец Гаспар, настоятель Пфальцбургского монастыря, отец Барнабе из Хагенау, отец Жанвье из Мольсгейма, отец Тибер из Шлештадта, ученый богослов Роос, архиепископ Гольцер из Анделау, Мере — ректор Бенфельдский, — словом, сотни духовных лиц, и снова страну наводнили книжонки, да так, что можно было подумать, будто все эти «Апокалипсисы», «Народные волшебные фонари», «Страсти Людовика XVI», «Размышления г-на Бурке о французской революции» посыпались на нас — так с деревьев по осени сыплются сухие листья. Все эти гадкие книжонки призывали к отмене налогов, гласили, что нами правят евреи и протестанты, что лучше подчиняться недалекому королю, чем тысяче двумстам разбойникам; что права человека — подлинный фарс, что ассигнаты снизятся в цене до двух лиардов. Одним словом, много они всего придумывали, чтобы народ пал духом.

В те же дни возобновились кровавые стычки на юге, И вот, видя, что Франции угрожает гибель, если не будут предприняты новые меры, Национальное собрание вынесло постановление о том, что священники и епископы должны присягнуть конституции[122], полагая таким образом заставить их выполнить наконец свои обязательства, а не раздувать гражданскую войну.

Слышали бы вы, как раскричались тогда у нас женщины! И стало ясно, какие у нас в деревнях отсталые люди.

Будто сейчас вижу отца Бенедикта, притрусившего на ослице поутру в Лачуги. Он так вопил, будто настал конец света:

— Да, теперь-то вы видите, в какую бездну мы низвергнуты. У нас все отняли, нас разграбили — взяли имение неимущих, испокон века отданное на сохранение в руки нашей святой церкви! И мы все терпели! Мы ничего не требовали, только творили крестное знамение. Но вот ныне хотят отнять у нас душу, душу отнять!

И он, стеная, все твердил:

— Душу отнять!

Тетушка Катрина, жена Летюмье и другие соседки сбежались, простирая руки, охали, вторя ему в утешение.