История одного крестьянина. Том 1

Я промечтал всю дорогу и даже ни разу не взглянул на своих спутников; совсем иные мысли теснились у меня в голове. Но вот когда мы расположились в каком-то большом крытом строении без стен, где для нас развели огонь, а здешние жители снабдили нас хлебом и пивом, Марк Дивес, сидевший рядом со мной, положил мне руку на плечо и заметил:

— Тяжело, Мишель, родной край покидать!

Тут я взглянул на него, обрадовался, признав знакомца, но промолчал: не до разговоров нам было. Мы перекусили, осушили кружки и, подложив под голову солдатские котомки, растянулись на земле где попало между столбами, подпиравшими кровлю просторного строения.

— Как счастливы люди молодые — спят себе и на время забывают все горести; старикам же это не дано.

А рано поутру Гюллен уже кричал:

— В поход, товарищи, в поход!

Все уже были на ногах, застегивая свои котомки. За ночь выпала сильная роса, крупные капли свисали с черепиц, и бывалые солдаты, прежде чем перекинуть ружье через плечо, обвязывали кремневый замок платком.

Мы уже готовились выступить, когда с правой стороны от нас, из ущелья, вдруг появилась длинная вереница конных волонтеров, завербованных в департаменте Нижнего Рейна. То были национальные драгуны, как их в ту пору называли, — сыновья зажиточных крестьян, пивоваров, почтмейстеров, мясников, фермеров — словом, все это были люди с достатком и ехали на своих лошадях, не считая трех-четырех отставных солдат в старых мундирах эльзасцев. На одном из них еще была огромная треуголка и высокие сапоги, подбитые блестящими гвоздями, на другом — красный жилет, кургузая куртка и шапка с лисьим хвостом, длинные холщовые гетры на костяных пуговицах. Признать в них драгун можно было только по длинным саблям в кожаных ножнах с большой чашкой эфеса, лезвием, шириною в три пальца, что свисала у них с пояса и, раскачиваясь, со звоном била о стремя.

Таких красивых ребят да ловких всадников и не сыскать было во всем свете; вид у всех был веселый и решительный.

По приказу начальника, который приметил нас под навесом, они выхватили из ножен сабли и дружно запели песню — никто из нас ее еще не знал[172], но скоро нам суждено было услышать ее на поле битвы.

Вперед, защитники отчизны!
День достославный наступил.

Кстати прозвучала эта песня! Мы просто вне себя были от восторга! Беспрерывно раздавались возгласы: «Да здравствует нация!»

Когда эльзасцы проезжали мимо стеклодувных мастерских, вышли хозяин вместе с женой и дочерьми и стали просить волонтеров остановиться. Мы столпились вокруг, удерживали лошадей за поводья, всадников хватали за руки, кричали:

— Побратаемся, доблестные эльзасцы, побратаемся! Спешьтесь! Да здравствует нация!

Но начальник — статный парень, футов шести ростом, объявил, что им приказано прибыть в Саарбрюккен нынче же. И они с песней поскакали дальше.

Нет, не передать, какой душевный подъем почувствовали мы, услышав эту песню! Она словно взывала: отечество в опасности! И когда мы двинулись в путь, у каждого из нас словно прибавилось мужества. В душе моей звучало:

«Теперь все пойдет хорошо: с нами та песня, которой Шовель мечтал заменить «Карманьолу», — величественная, могучая, как сам народ».

Еще помнится мне, как все всколыхнулось в горных деревушках и селах; со всех сторон раздавался гул набата; на каждом перекрестке дороги сходились вереницы волонтеров, неся на палке узелок с одеждой. Они полны были жизни и кричали нам:

— Победить или умереть!

Мы дружно отвечали, и тотчас же к нам присоединялись отряды, которые шли поодаль, проселками — вереница волонтеров иногда растягивалась на пол-лье. Весь край был в боевой готовности: когда дело идет о защите жизненных интересов народа, рать словно из-под земли появляется.

И вот мы пришли в городок Битш; все улицы, площади и харчевни были до того забиты народом, что нам пришлось расположиться за городом, среди садов и лугов, вместе с отрядами волонтеров из других селений. Только Гюллен отправился в город — заявить о нашем прибытии и получить провиант.

Я же тем временем рассматривал старинный городок — полуфранцузский, полунемецкий — точь-в-точь Саверн, и крепость, стоящую на вершине горы, куда ведут тропинки и подземные ходы футов на шесть вверх. Оттуда, с высоты, в двух-трех лье от долины, глядят на тебя жерла пушек. Я приметил на крепостной стене красные мундиры многострадальных солдат Шатовьесского полка; они поклялись стоять на смерть — до последнего солдата, но крепости не сдавать. И храбрые солдаты слово свое сдержали, меж тем как их палач, маркиз де Буйе, указывал пруссакам дорогу во Францию.

В Битше нам в первый раз выдали военное снаряжение, и мы оттуда отправились прямо в лагерь — в Риксгейм, который находится между Виссенбургом и Ландау.

Весь день пришлось шагать без отдыха по солнцепеку — леса уже остались позади, и только порою, когда мы шли вдоль фруктовых садов, попадалась реденькая тень. Множество других пеших и конных отрядов справа и слева двигались в том же направлении.