История одного крестьянина. Том 1

Роман разоблачает весь демагогический арсенал бонапартизма. Авторы с иронией описывают славословия прессы по адресу Бонапарта, всю эту газетную шумиху, которая дурачила народ. Не менее иронически говорят они и о появившемся у Бонапарта стремлении подражать пышности королевского двора. А «народ существовал только для того, чтобы доставлять Бонапарту деньги и солдат. Ни одна страна никогда не падала так низко».

Все, что говорится о Наполеоне, звучит как страстная полемика и с буржуазными историками, возвеличившими Первую империю, и как злободневный памфлет против духа бонапартизма, царившего при Второй империи.

«Я знавал писателей, — говорит Мишель Бастьен, — впоследствии прославивших этот образ действий… Я с горечью отворачиваюсь от человека, который ради своей выгоды убивает великие идеи свободы, равенства, человечности, который проливает кровь своих сограждан, чтобы возвеличить себя и свою семью, и воздвигает себе пьедестал из костей двух миллионов пятисот тысяч французов».

Антинародность империи Наполеона разоблачается еще более ярко в других романах Эркман-Шатриана, посвященных тому же времени в «Воспоминаниях рекрута 1813 года» и в «Ватерлоо».

Что же противостоит бонапартистской реакции в романе? Идея справедливости, которая всеми забыта и которую надо воскресить. Вера в неизбежность падения несправедливого режима новой империи, неистребимый исторический оптимизм, основанный на вере в народ, делает такими пылкими, такими призывными слова Шовеля, которые он произносит перед избирателями в Лютцельбурге: «Только мы, лесорубы, крестьяне, рабочие и ремесленники, — настоящие суверенные граждане; мы — народ, а ведь правительство должно служить народу, ибо… только народ даст возможность существовать остальным…»

Вся «История одного крестьянина» читается как гимн героической революционности французского народа, противостоящей эгоизму и деспотизму империи. Книга исполнена высокого гражданского пафоса, патриотической гордости и глубокой веры в народ. Пробуждение народа, начавшееся во время выборов в Генеральные штаты, огромный патриотический порыв, охвативший всю Францию в 1792 году, когда по всей стране, в клубах, на собраниях, гремело: «Жить свободными или умереть!», «Отечество в опасности!» — и когда в отряды волонтеров шли все патриоты, описаны с большим волнением. «Какой героизм, какой патриотизм, какое могучее дыхание!» Эти слова Э. Золя, сказанные о романе «Тереза», могут быть справедливо отнесены и к «Истории одного крестьянина».

«История одного крестьянина», как и другие исторические романы Эркмана-Шатриана, представляет собой новую ступень в развитии жанра исторического романа второй половины XIX века. Его основная особенность — дальнейшая демократизация жанра: история революции рассказывается самим народом.

Еще до Эркмана-Шатриана в исторических романах авторы отказываются от того, что Пушкин называет «холопским пристрастием к королям и героям». В романе Эркмана-Шатриана все действующие лица — самые простые люди, самые обыкновенные деревенские жители, каких было миллионы. Простые крестьяне, ремесленники, солдаты становятся участниками великих исторических событий. Демократизация героя была тенденцией всей передовой литературы 50–60-х годов. Братья Гонкуры в своем «Дневнике», этом барометре литературной жизни, записывают в 1858 году: «Все идет к народу и уходит от королей: в романах интерес перешел от королевских злоключений к злоключениям простых смертных…»[10]. В «Истории одного крестьянина» вся далекая эпоха революции входит в сознание читателя через судьбу крестьянском парня и его близких. О взятии Бастилии читатель узнает вместе с жителями Лачуг из письма их односельчанина, депутата Генеральных штатов Шовеля. Письмо это читают, собравшись в деревенском трактире дядюшки Жана. Здесь же в компании друзей читаются и газетные сообщения о казни короля, о деятелях Конвента и т. д. Эта «домашняя» обстановка делает все происходящее таким близким, знакомым, что читатель становится соучастником всего происходящего.