История одного крестьянина. Том 1

— Старинный колпак французского крестьянина, веками клонившийся к земле, колпак, пропитанный потом наших многострадальных отцов, колпак раба, тысячу лет попираемый сеньором и князьями церкви, воспрянь! Иди вперед, среди сражений!.. Да пронесут тебя сквозь штыки наших врагов дети и внуки тех, кто носил тебя в рабстве!.. Пусть они держат тебя высоко, пусть никогда не дадут тебе склониться снова! И да послужишь ты устрашением для тех, кто хочет вновь закабалить народ. Пусть один вид твой приведет их в содрогание и пусть потомки узнают, что стойкость, отвага, доблесть твоих защитников вознесли тебя из величайшего унижения до высочайшей славы.

И Шовель, бледный как полотно, обернулся к тем, кто с дрожью волнения внимал ему, и громко сказал:

— Волонтеры, дети народа! Поклянитесь защищать до самой смерти это знамя… знамя, которое воплощает для вас отечество и свободу, знамя, которое напоминает вам о страданиях ваших предков. Клянетесь ли вы? Отвечайте!

И раздался слитный возглас, подобный раскату грома:

— Клянемся!

— Хорошо! — сказал тогда Шовель. — Я принимаю вашу присягу от имени родины. Родина полагается на вас и всех вас благословляет!

Он произнес это просто, но с силою; голос его разносился далеко, и каждый его слышал.

Затем Шовель спустился с каменной глыбы. И почти тотчас же большинство провожающих — остались только близкие родственники волонтеров — разошлись, направляясь в свои деревни, потому что со стороны деревни Малые Камни надвигалась огромная свинцовая туча, а жара стояла такая, что все ждали — вот-вот хлынет ливень.

Шовель велел бить сбор, и, когда мы окружили его, Жана Леру и мэров общин, он нам объявил, что по постановлению Законодательного собрания, прибыв в лагерь, мы сами выберем офицеров и унтер-офицеров; но что пока нам не мешает избрать начальника, который должен наблюдать за порядком во время похода, находить жилье для постоя, назначать час выступления и тому подобное. Он советовал нам кого-нибудь выбрать, и мы тотчас же так и сделали. Горцы выбрали башмачника Гюллена.

— Гюллена! — раздался единодушный крик.

Все повторили это имя, и Гюллен стал нашим вожаком до прибытия в Риксгеймский лагерь. Дел у него было пока немного: поторапливать нас да на привалах ходить в мэрию — хлопотать о нашем постое и провизии.

Ну, а сейчас пора рассказать вам о том, как настала для нас разлука. Небо становилось все темнее; все громче шумел лес — как бывает перед грозой, когда листья на деревьях дрожат, хотя ветра и нет. И вот около полудня Гюллен, который о чем-то толковал с мэрами, спустился на дорогу и велел бить сбор. И тут все поняли, что уж на этот раз мы двинемся в поход. Мэры, Шовель, кюре Кристоф, мой батюшка и все остальные спустились на дорогу, к подножию холма. На миг я задержал взгляд на Маргарите, словно стараясь запечатлеть ее черты в своем сердце на все эти три года так, словно видел ее в последний раз. Она тоже смотрела на меня с тоскою в глазах. Я сжимал ее руку и чувствовал, что она старается меня удержать.

— Ну что ж, — сказал я, — попрощаемся!

И я поцеловал ее; она побледнела и не вымолвила ни слова. Я поднял ранец, лежавший в зарослях вереска, и застегнул его. К нам подошли Шовель, батюшка, Этьен и крестный Жан. Мы обнялись. Я отдал отцу свое жалованье — восемьдесят ливров — для уплаты за Этьена в Лютцельбургскую школу, а обнимая крестного, почувствовал, как он что-то опустил в карман моей куртки: оказалось — два луидора, которые впоследствии сослужили мне немалую службу.

Пора было уходить, иначе и меня, пожалуй, оставило бы самообладание. Я взял ружье, повторяя:

— Прощайте!.. Прощайте все!.. Прощайте!

И тут Маргарита крикнула:

— Мишель! — И голос у нее был такой, что вся душа у меня перевернулась. Я бросился к ней — она плакала. Я попытался ее утешить:

— Полно, Маргарита, будь мужественной: ведь это приказ отечества!

Люди вокруг нас плакали; на женщин жалко было смотреть. Вся кровь отлила у меня от сердца.

Но Маргарита взяла себя в руки и промолвила, крепко обняв меня:

— Защищайся стойко!

Я сбежал на дорогу, так больше ничего не сказав остальным, даже ни разу не оглянулся.

Почти все волонтеры уже спустились вниз на дорогу; подошли и запоздавшие. И вот мы двинулись по три, по четыре человека в ряд — как стояли.

Уже с неба падали крупные капли, приятно пахло нагретой пылью, прибитой дождем, а когда мы повернули за крутой изгиб, который делает дорога, поднимаясь к деревне Малые Камни, сверкнула молния и вслед за ней хлынул проливной дождь. Сильная гроза прошла стороной, она бушевала за грядою гор, в Саверне, в Эльзасе; но дождь, ливший как из ведра, нас освежил.

В три часа того же дня мы прошли, не останавливаясь, через деревню Малые Камни. Привал мы устроили в трех-четырех лье дальше, в самом лесу, близ больших стеклодувных мастерских.