"…Главная цель "воспитания" в "зоне" — заставить забыть о том, что ты, каторжанин, был когда-то человеком. Теперь ты — нуль, никто, букашка, винтик, "лагерная пыль". Все "воспитание" в лагерях велось через политотделы. Во главе политотдела Вятлага всегда стоял начальник в ранге не ниже полковника: Орлов, Строганов, Лобовиков, Фефелов… Известно, что "партия — наш рулевой", а "рулили"-то ею далеко не "идеалы", особенно в бериевских застенках.
Пример: уже в "оттепель" приходит как-то в "зону" Комендантского лагпункта инструктор политотдела майор Золотько. Увидел в школе стенгазету на стене, прочитал и приказал снять. Спрашиваем: а в чем дело? Оказывается, прочел этот горе-майор известные слова Гете ("Лишь тот достоин чести и свободы, кто каждый день идет за них на бой") и сделал вывод: "Да это же прямой призыв к побегу!" Ни больше и ни меньше! Как говорится — и смех и грех… Но ведь тысячи человеческих судеб самым конкретным образом — ежедневно, ежечасно — зависели от таких вот политдуболомов, хотя бы и потому, что на любой характеристике, выдаваемой заключенному для приложения к ходатайству о помиловании (или по какому-то иному запросу), подпись политотдельца всегда ставилась второй, то есть была "окончательно удостоверяющей". Скажет такой политотделовский майор: "Ни-и-зя-я!" — и никто спорить с ним не станет, иначе вопрос тут же могут перевести в "идеологическую плоскость"… А несчастный лагерник годами будет зря надеяться на лучшую участь и ждать "помиловки" до конца беспроглядного своего срока…
Политотдел и его аппарат на подразделениях (политчасти) занимались пустопорожней работой: оформляли "наглядную агитацию", организовывали "соцсоревнование" и т. д. и т. п. Итог всего этого — чистейшая "туфта", "мартышкин труд". В "зоне" есть такие выражения — "понт" (видимость чего-то), "работать с понтом" (имитировать работу). Так вот, вся "деятельность" политотделов — это не что иное, как самый натуральный лагерный "понт"…"
Конечно же, в приведенной тираде преобладают пафос, гнев, эмоции, перехлестывающие за рамки строгой объективности, есть некоторые фактические и хронологические неточности. Но нельзя отказать ее автору в точности отдельных личных наблюдений и в правоте выводов, оплаченных долгими годами пребывания "по ту сторону" колючей проволоки…
Очень несладкой, с точки зрения того же очевидца, была и доля жен начсостава лагеря.
Вновь обратимся к первоисточнику:
"…По 15–20 лет прожили они (жены сотрудников — В.Б.) в основном на лагпунктах — "глубинках" и ОЛПах. А это значит: в глухой тайге, рядом с "зоной", 5-10 домиков (чаще всего так называемых "финских" — щитосборных, или, по-лагерному, — "щито-щелевых"), где проживают семейные сотрудники — начальство и другие "чины" из администрации. Дети-ученики из далеких лагпунктов свезены в интернат при средней школе в Лесном, и жены-матери живут, как правило, с мужьями наедине. Оторванность от мира (в прямом смысле этого слова), опротивевшие (и дома и на работе) одни и те же "морды" соседей и соседок доводят до самоотупления. Надо сказать, что в своем подавляющем большинстве лагерные офицеры женились на "грамотных" — учительницах, врачах, экономистах, бухгалтерах, которые работали в штабных конторах лагпунктов. И "варясь" годами в одной и той же "каше" из соседей и сослуживцев, эти женщины очень быстро теряли внешний лоск, становились (даже если не были таковыми изначально) скрягами, сплетницами, алкоголичками… Отвести женскую душу ("подгульнуть") негде, да и не с кем. С заключенными — не укрыться, не уйти от сверхбдительных и "придирчивых" глаз, а "вольные" мужики-холостяки — или все "заняты", или уже "ни на что этакое не годятся"… К тому же и быт-то ведь — без каких-либо "удобств": мороз зимой — за 50 градусов, а отхожее место — на открытом всем ветрам дворе, так что туалет "выносной" — в ведре и т. п. Все это делает жизнь и мужчин и женщин в прилагерных поселениях одинаково нестерпимой. За многие годы встречал здесь единицы умниц, подвижниц, действительно достойных уважения. Но это редкость, основная же масса вятлаговских "дам" — расфуфыренные "дупель-пусто". Интеллекта — ноль, амбиций — море! По отношению к заключенным они — "неприступная крепость" (во всяком случае — с виду), в любой момент сумеют одернуть тебя, показать твое "истинное место": они — все, а ты — ничто, изгой, пыль, мразь!.."
В поселке Лесном — "столице Вятлага" — на так называемой "Барской" улице стояли относительно благоустроенные и (по местным условиям) даже комфортабельные (с центральным отоплением, водопроводом и канализацией) дома для руководства и аппарата Управления лагеря. Вместе с тем, за все блага в этой системе приходилось расплачиваться дополнительной ценой: здесь, в центральном штабе Вятлага, "догляд" за сотрудниками осуществлялся куда более "тщательный", чем на удаленных подразделениях и лагпунктах. Контролировались не только дела и поступки, но и разговоры.
Так, в приказе начальника Управления от 10 апреля 1942 года в частности читаем: