История одного немца

Во всех лавках висели плакаты: “Снова по ценам мирного времени”. Впервые за много лет настало нечто, похожее на мир.

11

Это и был мир. Начало единственного по-настоящему мирного периода, которое довелось пережить моему поколению в Германии: время с 1924 по 1929 год, когда политикой страны управлял из министерства иностранных дел Густав Штреземан. “Эпоха Штреземана”.

Возможно, о политике можно выразиться теми же словами, как говорят о женщинах: лучшая из них — та, о которой меньше всего говорят. Если так, то политика Штреземана несомненно была лучшей. В его времена почти не было политических дебатов. Разве что в первые два-три года: о борьбе с опустошительными последствиями инфляции, о плане Дауэса, о Локарно и Туари, о вступлении в Лигу Наций: это были события, которые обсуждались. Но и только: политика перестала быть тем, из-за чего бьют посуду.

Года после 1926 нечего стало и обсуждать. Материалы для аршинных заголовков газетам приходилось разыскивать в других странах.

В нашей стране ничего нового не происходило, все было в порядке, все шло своим чередом. Иногда сменялось правительство, у власти находились то правые партии, то левые. Но большой разницы не было. Министром иностранных дел всегда был Густав Штреземан. Это означало мир, отсутствие кризисов, business as usual.

В страну текли деньги, стоимость денег не менялась, бизнес шел хорошо, старики вновь начали понемногу извлекать из сундуков свой житейский опыт, приводить его в порядок и выставлять напоказ, как будто тот никогда не обесценивался. Последнее десятилетие было забыто, как страшный сон. До рая опять стало далеко, спрос на спасителей и революционеров упал до нуля. Общественной сфере требовались лишь исполнительные администраторы, частной — бойкие торговцы. Было вдоволь свободы, покоя, порядка, доброжелательнейшего либерализма всюду и везде, были хорошие зарплаты, хорошая еда и немного общественной скуки. Каждому предлагалось спокойно и безмятежно заниматься своей частной жизнью, устраивая ее по своему вкусу и фасону.

Но тут опять произошло нечто странное — и в этом я вижу одно из важнейших политических событий нашего времени, о котором не писали в газетах. Этого предложения почти никто не принял. Никому было не надо. Оказалось, что целое поколение в Германии не знает, что делать со столь щедро подаренной ему частной жизнью.

Очень молодые и совсем юные немцы примерно двадцати следовавших друг за другом годов рождения привыкли черпать все сколько-нибудь важные события, все поводы для глубоких эмоций, все объекты любви и ненависти, ликования и траура, все сенсации и острые ощущения извне, из общественной сферы, охотно беря их, так сказать, бесплатно, даже если к ним прилагались такие вещи, как бедность, голод, смерть, неразбериха и риск. Когда же поставки этого бесплатного продукта прекратились, они оказались беспомощными, чувствуя, что их ограбили, обделили, приговорив к разочарованию и скуке. Жить своей жизнью, делать эту свою маленькую частную жизнь великой, прекрасной и достойной, наслаждаться ею и находить в ней интерес — этому их никто никогда не учил. Поэтому спад общественной напряженности и возвращение частных свобод были восприняты ими не как подарок, а как самый бессовестный грабеж. Они скучали, постепенно дурея от этой скуки, роптали потихоньку — и чуть ли не с жадностью хватались за каждый промах властей, за каждую неудачу или инцидент в надежде на скорый конец мирного времени и начало новых коллективных авантюр.

Чтобы уж быть точным — а эта проблема требует точности анализа, потому что именно она, по-моему, и является ключом ко всему тому этапу всемирной истории, который сейчас переживаем мы все, — добавлю: так реагировали не все и далеко не каждый из того поколения юных немцев. Были и такие, кто, пусть неумело и с опозданием, в это время, можно сказать, учились жить, находя вкус в своей собственной частной жизни, постепенно отвыкая от сивухи военно-революционных игрищ, и начинали становиться личностями. Именно тогда, невидимо и незаметно, образовалась и начала расширяться та бездонная пропасть, которая разделила потом немецкий народ на нацистов и ненацистов.