История одного ограбления…

Я знал колобка. Это был старый знакомец из зеленовато-желтой банковской развалюхи, за которой я, подобно пионеру-герою, вмыкаю каждый вечер, точно в телесериал.

— И ведь де они теперь такого водилу найдут! Шобы и это там… и то… и машину поремонтировать, и шобы все в порядке было… как и должно…

— Угу…

— А этот, козлина безбородая… если вы не пиристанете так сибя вести… грит… работу в этом городе вы больше не найде-е-е-те… сцуко, это он мне говорит?! Да я уже тридцать лет за баранкой, плять, и это я себе работы не найду?!!!!..

Бармен глотнул очередное »угу», едва не подавился, плеснул очередную дозу и принялся натирать следующий бокал. Сфинкс, ни дать ни взять.

Как интересно жизнь оборачивается… вокалиста погнали с работы…

Я принялся ломать зубочистку за зубочисткой с утроенной частотой, с таким хрустом, что официантка, обычно толерантно относившаяся к этой моей странности, материализовалась в миг и заулыбалась, мол, еще что-нибудь желаете?

Я улыбнулся в ответ и выполз из укрытия. Подошел к стойке, сел на высокий стул, собрал остатки человеколюбия и изобразил добрый, сочувствующий взгляд в сторону болезного.

Бармен среагировал моментально. Одной рукой он подхватил пустой бокал, попутно бросил на стойку пробковый подстаканник, второй рукой ловко открыл бутылку пойла с спиртово-пивным запахом и опрокинул в емкость.

Коперфильд бросил опустевшую тару под стойку, буркнул что-то, типа "за счет заведения", и драпанул в максимально противоположный конец бара совершать особые, крайне важные утром, действа. Ну, там, переставлять местами склянки на полке и выравнивать бутылки.

Пострадавший переключился на нового собеседника с детской радостью. Глаза его заискрилась, будто бенгальский огонек.

Как и предполагалось — в течение следующего получаса довелось прослушать душещипательную исповедь с поучительной концовкой про не синячь на работе, потому, как несоциально.

Я угукал, дакал, агакал, подливал от всей души Через полчаса мы стали дружбанами, натурально не разлей вода. Непризнанный гений рыдал на моем плече, клял все подряд, включая судьбу, расслабился совершенно и неизменно заснул.

Я аккуратно переложил павшую голову на столешницу, дернул из заднего кармана водиловых джинсов бумажник и вытряхнул сотенную купюру, последнюю и единственную деньгу, которая там была. Шлепнул ее на барную стойку, бумажник запихнул себе в карман и послал бармену долгий взгляд, понятый без лишних катализаторов. Мол, что, я ничего не видел, мне еще тарелки протирать…

Никакой пользы от требухи, обитающей в бумажнике несчастного пилота, конечно же, скорее всего не было. Просто, на всякий случай.

Я уселся за столик, указал Анжелочке на пустую чашку из-под кофе и высыпал перед собой трофейное собрание жизни.

Для довольно маленького, в геометрическом понимании, лопатника — он оказался, весьма емок в понимании информационном… Какие-то бумажки, ключи, обрезки газетных статей и прочая чепуха.

Половине артефактов применения не было по определению их происхождения, второй половине мозг рисовал исключительно физиологичное будущее. Обломком зубочистки я разворошил кубло и начал перебирать удивительный ансамбль. Что-то передвигал в левую кучку, что-то — в правую. Особое внимание привлек огрызок тетрадного листа с неким подобием календаря, странного вида, расположенного одним столбцом. Он был выведен от руки шариковой ручкой, испещрен стрелками, зачеркиваниями, исправлениями — одним словом, отражал бурную событиями жизнь. Огрызок был тщательно упакован в целлофан. Я повертел его в руках и запихнул в джинсы. Через несколько минут вслед пошли еще пару занятных вещиц. Остатки рухляди вернулись в сидор.

Законный владелец мирно почивал на барной стойке, даже похрапывал от удовольствия, улыбался довольной улыбкой, пускал слюнку — вел себя, как и должен вести трудяга, час назад лишившийся работы. Я запихнул лопатник в бездонный карман спящего красавца, бросил на столешню сотню и плавно свалил.

Прошел мимо общажки, заглянул, проходя вскользь, в стеклянный анус моего любимого банка, и зашагал по улице вдоль причудливых строений эпохи диктатора. Много рассказывать про городишко не имеет смысла. Достаточно факта, что лучшие дома его — разменяли полтинник.

Улочка весело подталкивала копыта, эйфорическое состояние прогрессировало, харю обдувал приятный ветерок. Все приметы говорили о скорой удаче.

Ни с чем не спутаешь это предчувствие, тебя охватывает ощущение, что все — вот прямо все — будет хорошо. Как будто взяли и приоткрыли карты — мол, смотри, дружище, все тип-топ. Ценишь такие мгновения неимоверно, и помнишь их всю жизнь, как предвестников большего счастья, которое непременно настанет.

Время вытянулось в струну и текло незаметно. Вскорости оно, своей пространственной составляющей, вынесло меня к большой заброшенной стройке — площадке, размером с добрый гектар, обнесенной крепостной стеной покосившихся бетонных плит. Количеством растительности внутри стройка напоминала смесь пампасов и ботанического сада.