История одного преступления

Но постепенно доверие стало ослабевать; насмешку вытеснило изумление, изумление сменилось замешательством. Те, что пережили эти необычайные минуты, никогда их не забудут. Было очевидно — за всем этим что-то кроется. Но что именно? Ответ таился во мраке. Вообразите себе Париж в темном подземелье. Людей давил низкий свод. Они были словно замурованы в нежданном и неведомом. Они чувствовали, что где-то действует некая таинственная воля. Но ведь в конце концов, говорили они себе, мы сильны; мы — республика, мы — Париж, мы — Франция; что же может нам угрожать? Ничто. И они кричали: «Долой Бонапарта!» Войска по-прежнему молчали, но сабли не вкладывались в ножны, и зажженные фитили пушек дымились на углах улиц. С каждой минутой туча становилась чернее, непроницаемее, безмолвнее. Эта густая мгла была трагична. В ней чуялось приближение катастрофы и присутствие злодея, в ней змеилось предательство; и никто не может оказать, где остановится страшный замысел, когда он скользит по наклонной плоскости событий.

Что мог породить этот мрак?

XVI Избиение

Вдруг распахнулось окно.

Окно в ад.

Если бы Данте, склонясь во мгле над Парижем, устремил туда взор, он увидел бы восьмой круг своей поэмы: покрытый мертвыми телами бульвар Монмартр.

Париж, ставший добычей Бонапарта! Чудовищное зрелище!

Жалкие вооруженные люди, собранные на этом бульваре, чувствовали, что в них вселился злой дух. Они перестали быть самими собой и превратились в демонов.

Французских солдат не стало; были какие-то призраки, при зловещем свете творившие страшное дело.

Не стало знамени, не стало закона, не стало человечности, не стало родины, не стало Франции; началось избиение.

Дивизия Шиндерганнеса, бригады Мандрена, Картуша, Пулайе, Трестальона и Тропмана вынырнули из мрака, поливая людей картечью, зверски их умерщвляя.

Нет, мы не виним французскую армию в том, что было содеяно во время этого позорного затмения чести.

История знает кровавые бойни — отвратительные, это бесспорно, но имевшие свои основания. Варфоломеевская ночь и драгоннады были вызваны религиозным фанатизмом, Сицилийская вечерня и сентябрьские убийства — опасностью, угрожавшей отечеству; истребляли врагов, уничтожали насильников-чужестранцев. Эти преступления как-никак можно объяснить. Но резня на бульваре Монмартр — преступление, содеянное по неизвестной причине.

Однако эта причина существует. Она ужасна.

Назовем ее.

У государства два устоя: закон и народ. Некий человек убил закон. Он сознает, что возмездие близко. Чтобы спасти себя, ему остается только одно — убить народ. Он убивает народ.

2 декабря он идет на риск. 4-го — бьет наверняка.

Нарастающему гневу он противопоставляет устрашение.

Эвменида Правосудие, окаменев от ужаса, останавливается перед фурией Истреблением. На Эриннию натравливают Медузу.

Обратить в бегство Немезиду — какое омерзительное торжество! Луи Бонапарту досталась эта слава, ставшая вершиной его позора.

Расскажем, как это произошло.

Расскажем то, чего еще не видела история: убийство целого народа одним человеком!

Внезапно, по условному знаку, — кто-то где-то выстрелил из ружья, — на толпу ринулась картечь; картечь в своем роде тоже толпа: это несметное множество смертей. Картечь не знает, ни куда она несется, ни что она творит; она убивает и мчится дальше.

Вместе с тем у нее есть подобие души; она разит с умыслом, она выполняет чью-то волю. Неописуемая минута! Словно сноп молний обрушился на народ. Это так просто! Точно, как математическая выкладка. Картечь опрокинула толпу. Зачем вы сюда пришли? Умрите! Быть прохожим — преступление. Почему вы на улице? Почему становитесь правительству поперек дороги? Правительство — шайка головорезов. Оно объявило свое решение — значит, это решение нужно выполнить. Нужно во что бы то ни стало закончить начатое. Раз уж занялись спасением общества, нужно истребить народ.

Ведь существует же общественная необходимость! Ведь она требует, чтобы Бевиль получал восемьдесят семь тысяч франков в год, а Флери — девяносто пять тысяч. Требует, чтобы епископу нансийскому Манжо, духовнику президента, выкладывали по триста сорок два франка в день. Чтобы Бассано и Камбасересу платили каждому по триста восемьдесят три франка в день, а Вайяну — четыреста шестьдесят восемь, а Сент-Арно — восемьсот двадцать два франка. Ведь должен же Луи Бонапарт получать семьдесят шесть тысяч семьсот двенадцать франков в день. Меньшим окладом императору никак не обойтись!

Во мгновение ока бойня на бульваре охватила пространство в четверть мили. Залпы одиннадцати орудий разрушили особняк Саландруз. Ядра изрешетили двадцать восемь домов. Бани Жуванс разбило снарядами; вдобавок, они были затоплены. Кафе Тортони превратилось в груду обломков. Весь обширный квартал огласился страшными воплями толпы, искавшей спасения в бегстве. Повсюду — внезапная смерть. Человек идет, ничего не опасаясь, — и падает, как подкошенный. Откуда пришла гибель? Свыше — говорят епископы, служа благодарственные молебны. Снизу — говорит истина.

Из той бездны, что ниже каторги, ниже ада.