История одного путешествия

Володя положил письмо в ящик стола и задумался. Кончик письма выглядывал наружу, ящик был набит газетами, рукописями, конвертами и всяким бумажным хламом, который Володя возил с собой повсюду, никогда туда не заглядывая, но не решаясь с ним расстаться. Он не знал, о чем он думал: когда через полчаса того, что он называл душевным молчанием, он вернулся к обсуждению этих вещей, он с удивлением заметил, что мысль об Аглае Николаевне потеряла свою болезненность. И только печаль, постоянная печаль стала сильнее и прозрачнее, - но это не было сожалением об Аглае Николаевне, это была печаль вообще, но только вызванная сейчас этим эпистолярным исчезновением. Голос Вирджинии позвал Володю в столовую, он вышел из своей комнаты, точно оставив там тающее облако грусти, - и за столом смеялся шуткам и аппетиту Николая.

Подобно тому, как всякое напряжение должно рано или поздно найти себе выход, как нагреваемая вода взрывает тяжелые стальные стенки котла, как ломается лед на реке со страшным пушечным шумом - подобно этому всякий период человеческой жизни, состоящий из постоянно накопляемого отчаяния, бессилия что-то сделать, тоски и задыхающегося, безнадежного ожидания невозможных вещей, - должен кончиться либо смертью и тишиной, либо катастрофой. Так думал Артур в последнее время. В течение двух лет он не знал ни одного дня душевного спокойствия. Он метался из стороны в сторону: ездил в Англию, занимался боксом, погружался в книги, проводил целые дни в воде, тренируясь в плавании, - и все не мог забыться. Однажды, шагая беспечно по улице, он встретил Одетт. - Здравствуйте, Артур, - сказала она своим обычным голосом, которым разговаривала почти со всеми мужчинами - так что со стороны можно было подумать - по этому звуку ее голоса, - что ее с Артуром соединяет долгая любовь и множество одинаково понятых чувств, почему вас нигде не видно? Куда вы идете? - Никуда, собственно.

Она держала в руках какие-то свертки. - Помогите мне это нести, и идем ко мне обедать, voulez-vous? {согласны? (фр.).} - Я боюсь вас стеснить. - Ne dites pas de betises, venez {Послушайте, не говорите глупостей (фр.).}. Будет еще два человека.

Артур послушно взял ее пакеты и пошел. В ее квартире - квартира была особенна тем, что всякий, кто туда входил, тотчас же испытывал желание лечь - почему, этого никак нельзя было объяснить, что это было именно так; и хотя там были кресла и стулья, но они носили явно второстепенный характер, и главными предметами казались именно диваны - он застал одного молодого композитора, с которым был давно знаком, застенчивого, краснеющего и очень талантливого человека, и еще одного "субъекта", как внутренне назвал его Артур. Субъект был отлично одет, носил маленькие черные усики; глаза у него были миндалевидные и сладкие, волосы черные, как черный лак, такие же блестящие и подбритые по бокам головы, чтобы лоб казался больше. Во время обеда он рассказывал на плохом французском языке - он был австриец - о своих "приключениях" в больших гостиницах разных городов, на курортах, на море, вообще везде. На лице композитора после первого же его рассказа установилось выражение смертельной скуки, так и не сходившее до конца. Артур почти не слушал его, поглощенный собственными мыслями. Одна Одетт живо интересовалась всеми подробностями и вместе с рассказчиком переживала, казалось, все эти приключения.

- Да, - говорил этот человек, он был доктор, фамилия его была Штук, но самая замечательная женщина, которую я знал, была венка, ее звали Виктория, Виктория Тиле.

Артуру показалось, что все поплыло в его глазах, ему сразу стало необычайно душно, лицо его мгновенно побледнело. Но он сидел в тени, и так как он не сделал ни одного движения, то никто ничего не заметил.

- Она была, к сожалению, просто женщиной легкого поведения, - продолжал доктор. Слова его доносились заглушенными до Артура. Бессознательно напрягая все мускулы своего тела, сделав над собой страшное усилие, чтобы сдержаться, Артур сам с удивлением услышал собственный вежливый голос, просивший доктора продолжать свой интересный рассказ.