История одного ужина

За время службы в Обществе мне пришлось насмотреться на многих сервов. Пожалуй, я бы не покривила душой, если бы сказала, что знакома с подавляющим количеством стальных слуг, выпущенных всеми чародейскими фабриками мира за последние лет пять. Я быстро привыкла к тому, что сервы разнятся между собой, причем зачастую самым радикальным образом. Я видела сервов огромных, например промышленные модели, занятые у станков и чанов с расплавленным металлом, и сервов крошечных — размером с пепельницу, катающихся по полу и подбирающих мусор. Черных, как безлунная ночь, серых как необработанный холст и багровых, как закат зимой. У некоторых из них было по две руки, у других же — до полудюжины. У всех этих сервов была одна общая деталь — всем им неизвестные чародеи-скульпторы придавали сходство с человеческим телом. Иногда оно выглядело больше насмешкой, столь искажены или гипертрофированы были пропорции, но всегда механические слуги лепились по образу и подобию их создателей. С развитием чародейской науки и совершенствованием оборудования сервы стали достаточно точно копировать людей — они обзавелись человеческими пропорциями, зачастую достаточно достоверными, тонкими шеями, округлыми головами, плоскими ступнями. Особое внимание всегда уделялось лицам. «Серв — не бездушная машина — это ваш помощник и друг!» — кричали рекламные заголовки производителей. Но человек оказался крайне консервативным существом, по крайней мере он не смог принять в качестве товарища и друга полтонны скрипящего железа с равнодушными глазками объективов. И сервы стали обзаводится тем, что должно было по замыслу чародеев придать им еще большее сходство с людьми — лицом. Поначалу это, конечно, были лишь грубые подобия. Железные маски с неказистым рельефом, условно повторяющим контуры человеческого лица. И хотя лицо это ничего не выражало, да и не могло выражать, данное новшество было оценено — и вскоре с конвейеров во всех уголках Ромейской Империи стали сходить новые сервы, иные из которых могли похвастаться даже точной имитацией рта и глаз.

«Люди — очень жестокие существа, — сказал однажды Марк, когда я, находясь под впечатлением очередной модели, которую в полумраке запросто можно было спутать с человеком, поделилась с ним своими мыслями. Я не поняла, и он пояснил, — Мы все еще рабовладельцы — в душе. Нам лестно оттого, что нам прислуживают такие же как мы, это наполняет нас уверенностью в собственном превосходстве. И оттого сервы год от года делаются все более похожими на нас. Это не страх, Таис, это другое. Мы делаем себе рабов».

Я ожидала увидеть копию человека, но когда Ланселот, печатая шаг, вошел в кабинет, все мои ожидания и опасения разлетелись ворохом невесомых осенних листьев. И еще я сразу поняла, отчего хозяин дал ему такое необычное для домашнего серва имя.

Он был высок, но по человеческим меркам, а не меркам серва — ростом с Марка. Сама я сидела, но прикинула, что если встану с ним рядом, окажусь на добрую голову ниже. Сравнение было чисто умозрительным — при виде сервов я обычно испытывала самые разные ощущения, но никогда среди них не было желания подойти и встать рядом, скорее напротив.

Это был закованный в латы рыцарь, чье лицо заменяла маска, похожая на старинное рыцарское забрало. Вся голова походила на шлем, тяжелый германский шлем размером с большой котел или даже ведро, а тело покрывали изогнутые пластины, выглядевшие очень прочными — и еще очень тяжелыми. Настоящий рыцарский доспех вроде тех, что еще лет десять назад было модно выставлять в гостиных Трапезунда. Разум подсказывал мне, что эти пластины — просто поверхность механического тела, скрывающая нечеловеческие стальные внутренности, но иногда разуму трудно было поспеть за моими страхами. И еще он был белый. Не белоснежно-белый, скорее кремового оттенка, тем более немыслимого для сервов. Белый цвет — цвет чистоты, непорочности, он не подходит для выполняющего грязную работу серва. Сервы бывают черными, бывают серыми, бежевыми, оливковыми, багровыми — но не белыми!

— Ланселот, — сказал Марк, оценивающе глядя на него. Он тоже сразу сообразил, откуда взялось странное имя, — Белый рыцарь. И в самом деле, подходяще.

Ланселот остановился точно посреди кабинета. Вытянулся во весь рост, большие тяжелые руки замерли в положении «по швам». Огромная механическая кукла, ожидающая приказаний. Безмолвный белый рыцарь, в чьем теле вместо горячего сердца — жужжащие холодные шестерни и валы. Я попыталась заглянуть ему в лицо, видимо рефлекторно — чтобы увидеть, есть ли в прорези шлема глаза, но встретилась взглядом с двумя мерцающими ртутью равнодушными глазками объективов.

— Вот он, — сказал Макелла, стараясь не глядеть в сторону серва, — Вы сможете заняться им сейчас?

— Боюсь, придется повременить, — поспешно сказал Христофор, все еще не отрывая взгляда от необычного гостя, — Наш главный специалист в отъезде, но он приступит к диагностике как только вернется.

— Сколько времени на это может понадобиться?

— Два дня, — предположил вслух Христофор, — Врядли больше.