История одной деревни

Ида Готлибовна Балько вспоминает случай, когда очень остро почувствовала на себе эту неприкрытую, яростную ненависть. Случилось это, когда ей вручили повестку в трудармию. Эту повестку ей принесли уже под вечер и потребовали, чтобы она немедленно собралась и с вещами прибыла на станцию. Но Ида тогда уже имела характер решительный и непреклонный. Она решительно заявила женщине, которая с опозданием принесла ей повестку, что на станцию придет завтра утром, не раньше. Поскольку ей нужно время, чтобы собрать вещи и попрощаться с семьей.

Вещи, впрочем, долго собирать не пришлось. Да и не было тех вещей. Все ценное, что удалось вывезти из Джигинки, очень быстро ушло на рынок, в обмен на еду. Мать, полуживая от горя и слез, за ночь постирала единственное платье Иды, сшитое из простыни, положила в котомку десяток сырых картофелин – все, что было в доме на тот момент. Отец понимал, что такой скудный запас еды обрекает его дочь на верную смерть, и посоветовал Иде обратиться к председателю колхоза с просьбой, чтобы тот выписал ей хоть буханку хлеба на дорогу.

Ида набралась смелости и отправилась в правление колхоза. Вот здесь-то и пришлось Иде почувствовать на себе, что такое яростная, неприкрытая ненависть. Выслушав просьбу Иды, председатель в озлоблении стукнул кулаком по столу и разразился потоком крепкой брани. Кричал что-то про то, что он сделал бы с ними, с врагами народа, будь на то его воля… Ида стояла перед ним, не чувствуя себя. Видела только, как тяжелые капли чернил, выплеснувшихся от удара, растекаются по столу. Председатель что-то еще кричал, но Ида уже не разбирала слов. От ужаса. Стояла перед ним навытяжку и только смотрела в полные ненависти глаза. Но, видимо, что-то случилось в эти мгновения. Поток брани вдруг остановился. Председатель взял ручку, обмакнул ее в остатки чернил и размашистым почерком вывел на листке бумаги: «Выдать две буханки хлеба». Таких чудес в жизни Иды было немного. Но ненависть эту Ида запомнила на всю жизнь. Этой ненависти было в ее жизни и потом с лихвой. Но именно эта, яростная, жестокая, первая, врезалась в память, как врезается свинцовая дробь под кожу. В этот день, пожалуй, и закончилось детство Иды Кроль.

Великодушие

Но была не только ненависть. Были и примеры потрясающего великодушия. И о них нельзя не сказать. Вот только один пример.

Александр Штумм, житель села Джигинка, рассказывает историю своего отца, Рейнгольда Штумма, родителей которого уже в Казахстане забрали по повестке в трудармию. Забрали, несмотря на то что у тех были маленькие дети. Самому старшему, Рейнгольду, в то время было не более 13 лет. Остальные – совсем малыши. И с родителями-то не всегда кусок хлеба в доме был, а без них и вовсе надеяться было не на что. Словом, понятно, что дети были обречены на голодную смерть. Так, верно, и случилось бы, если бы не счастливый случай. Детей забрала к себе в дом одна добрая душа – одинокая русская женщина. Она и кормила их, и присматривала за ними. Так и выжили. И такие примеры были не единичные.

Трудовые армии

Из воспоминаний многих джигинских немцев узнаем, что вскоре после приезда в Восточный Казахстан их ожидало (равно как и всех немцев, переселенных с других территорий) новое испытание. Трудовые армии. Хотя сам термин «трудовая армия» ни в одном официальном документе военных лет, отчетах и прочих документах не употребляется. Немцы, мобилизованные на принудительные работы, сами назвали себя «трудармейцами», чтобы отделить себя от той массы заключенных, к которым они фактически приравнивались по условиям содержания и прочим факторам.

Джигинские немцы в трудармии

Из книги «История немцев в России»

«…К концу 1941 года в Сибирь и Казахстан было переселено из европейской части СССР около 800 тысяч советских немцев. Все они влачили жалкое существование и находились на грани жизни и смерти. Отчаяние могло толкнуть их на любой шаг… Мобилизация немцев на “трудовой фронт” решала сразу две проблемы. Ликвидировалась социальная напряженность в местах скопления депортированных немцев, и пополнялся контингент системы принудительного трудового использования…»

Вскоре последовал выход Постановления ГКО СССР № 1123 от 10 января 1942 года «О порядке использования немцев-переселенцев призывного возраста от 17 до 50 лет». Основные пункты этого постановления звучат так: