История одной деревни

Из интервью Валентины Владимировны Деулиной

«…Самое интересное, что джигинские немцы в России – немцы, а в Германии – русские. Но возвращаться они не будут. Им в Германии хорошо. Приведу пример: у моей мамы после каторжных работ в трудармии и после жизни в Омской области на спецпоселении есть проблемы с ногами. Так в Германии в доме у брата, где она сейчас живет, продумано все до мелочей. Даже ванна специальная, со специальными приспособлениями, чтобы максимально облегчить для нее все передвижения. Мелочь? Но из таких мелочей состоит наша жизнь. Здесь же отсутствие этих мелочей приводило бы к большим проблемам и неудобствам. А там это норма… Конечно, мамочке лучше там… Нет, не вернутся немцы в Джигинку. К тому же они там, в Германии, свою Джигинку образовали. Они же, как правило, едва ли не на одной улице живут несколькими семьями. Друг к другу в гости ходят, все праздники вместе. Как когда-то в Джигинке…»

Остается только добавить, что в Джигинке сегодня проживают более 4000 человек. Немцев из них – не более 150. Собственно, Джигинка сегодня потихоньку начинает забывать о немецкой страничке своей истории. Село живет своей жизнью, есть серьезные перспективы дальнейшего развития, и новые времена диктуют новые главы ее истории.

Послесловие

Когда семью моего отца выслали в Восточный Казахстан, то была уже глубокая осень. Ни средств, ни времени строить дом уже не было. Первое время они жили в свинарнике, в который их пустили сердобольные местные жители. И параллельно дед строил землянку. Помогали ему только мой отец, которому тогда исполнилось лишь шесть лет, и жена Августина, моя бабушка. Остальных членов семьи, тех, что были повзрослее, братьев и сестер моего отца, отправили в трудовые лагеря.

Строили они ее так: нарубили в лесу хвороста и сделали круглый плетень диаметром метров шесть. Отступив полметра, внутри этого круга они сделали еще один плетеный забор меньшего диаметра. Потом промежуток между двумя этими заборами засыпали землей и плотно ее утрамбовали. Внутри из речных валунов выложили печь с открытым очагом, крышу сделали из жердей, покрытых сверху дерном, мхом и циновками из растущих по берегам речки камыша и осоки. В этой землянке они прожили всю войну.

Как к ним относились? Плохо. Иногда такая голодуха была, что ходили побираться по соседям. Но те неохотно давали милостыню: к зиме 1942-го пошли похоронки, и немцев открыто ненавидели. Да и не было у русских односельчан ничего лишнего, им самим едва хватало, чтобы не умереть от голода.

Дед умер вскоре. И остался отец один с матерью. В нищем алтайском колхозе, затерянном среди бескрайней тайги, в 100 километрах от китайской границы. Климат там суровый: снег сходит в начале мая, а уже к концу сентября начинаются первые метели. Соответственно земледелие там превращается в грустный анекдот, а животноводство таково, что свиньи, например, из колхозного свинарника от бескормицы убегали в тайгу: так больше шансов выжить. Отец рассказывал мне, что их потом иногда встречали в лесу. Это были уже совсем одичавшие, свирепые, покрытые густой щетиной, опасные звери…

Чтобы долго не распространяться, приведу только официальные данные. В результате депортации с 1941 по 1945 год погибло от голода и болезней примерно 40 % всего немецкого населения СССР. Прежде всего дети. По официальной же статистике, депортации были подвергнуты около 1 миллиона советских немцев. Хотя некоторые исследователи говорят о 2,5 миллионов.

Есть такой термин: «фольксдойче». Так в Германии называют людей, имеющих немецкие корни, но родившихся и проживающих не на территории Германии. Народы, среди которых живут фольксдойче, считают их немцами, пришлыми людьми, инородцами. Хотя те живут на этой земле уже зачастую не одну сотню лет и свободно говорят на одном языке с местным населением.

Можно, например, сколько угодно говорить о выдающимся вкладе немцев в историю России, вспомнить и Екатерину Великую (да практически и всех русских царей после нее), фельдмаршалов Миниха и Барклая де Толли, Леонарда Эйлера, Крузенштерна с Беллинсгаузеном, академика Берга…