История одной гречанки

Ответ этот был настолько ясен, что теперь я уже думал лишь о том, как бы защитить ее от насилия; хотя я не ожидал ничего дурного от такого человека, как силяхтар, все же предосторожность казалась мне по ряду соображений необходимой. Турки мало считаются с невольницами, зато к женщинам свободным относятся весьма почтительно. Мне хотелось оградить ее от всех случайностей, связанных с ее положением.

— Поступайте, как пожелаете, — сказал я ей, — и не опасайтесь ничего как с моей стороны, так и со стороны кого-либо другого, ибо вы уже не рабыня и я возвращаю вам все права, какие имею на вас и на вашу независимость.

За время своего пребывания в Турции она не раз слышала о том, как различно относятся турки к свободным женщинам и к невольницам. Сколь велико ни было ликование, охватившее девушку при моих словах, она сразу же решила принять вид и манеры, которые казались ей подобающими ее новому положению. Я был очарован скромным и благопристойным выражением, вдруг появившемся на ее лице. Она старалась не столько выразить мне благодарность, сколько дать понять силяхтару, как он должен вести себя после той милости, какую я ей оказал. Он и сам понимал это; он умолк — только в этом и выражалось его огорчение; вместе с тем он, по-видимому, готов был предоставить ей свободно распорядиться своей судьбой. Я не знал, куда она попросит отправить ее, а она удивлялась, что я не разъясняю ей своих намерений; поэтому она подошла ко мне, чтобы осведомиться о них. Я счел неуместным вдаваться в долгие объяснения при силяхтаре, а только подтвердил, что и впредь буду оказывать ей необходимую помощь; затем я проводил ее до порога и передал своим слугам, приказав тайно отвезти ее к учителю. В Константинополе имеются особые кареты, предназначенные для женщин.

Меня удивило, что силяхтар не только не воспротивился ее желанию уехать, но сам распорядился, чтобы отворили ворота, а когда я вернулся к нему, то нашел его вполне успокоившимся. Он сдержанно попросил меня выслушать, что он надумал.

— Великодушные чувства, побуждающие вас заботиться о благополучии этой девушки, заслуживают всяческой похвалы, а от бескорыстия вашего я просто в восторге, — сказал он. — Но, раз вы считаете ее достойной такого отношения, значит вы о ней высокого мнения, а это может только подогреть нежность, которую она вызвала во мне. Она свободна, — продолжал он, — и я не упрекаю вас в том, что вы предпочли позаботиться о ее судьбе, а не удовлетворить мое желание. Но прошу вас об одной только милости и обещаю не злоупотреблять ею. А именно: без моего ведома не давайте согласия на ее отъезд из Константинополя. Такое обещание свяжет вас ненадолго, — пояснил он, — ибо я со своей стороны обещаю, что через четыре дня разъясню вам свои намерения.

Я охотно согласился на эту просьбу, опасаясь прогневить его, и был очень рад, что такою ценою удается сохранить его уважение и дружбу.

В тот день мне предстояли еще кое-какие дела, поэтому посещение юной гречанки пришлось отложить до вечера. Случайно я встретился с Шерибером. Он сказал мне, что виделся с силяхтаром и что тот в восторге от своей новой рабыни. Их встреча могла состояться только после моего ухода от силяхтара. Скромность, побудившая силяхтара так тщательно соблюсти нашу тайну, еще более убедила меня в его благородстве. Шерибер же всячески расхваливал ему меня. То, как вельможа говорил обо мне с пашой, убеждало меня, что оба они мои преданнейшие друзья. И я был признателен им за это. У меня не было особых причин гадать, к чему могут привести этот прилив дружеских чувств и обещание, взятое с меня силяхтаром; поэтому и ум мой, и сердце были вполне спокойны, и, когда я вечером приехал к учителю, намерения у меня оставались все те же.

Мне сказали, что юная гречанка, уже успевшая сменить имя Зара, которое она носила в рабстве, на Теофею, ждет меня с великим нетерпением. Я вошел к ней. Она сразу же бросилась мне в ноги и обняла их, заливаясь слезами. Я тщетно пытался поднять ее. Сначала она не в силах была произнести ни слова, а только вздыхала; когда же вихрь обуревавших ее чувств стал утихать, она принялась называть меня своим избавителем, отцом, Провидением. Мне никак не удавалось сдержать порывы, в которых, казалось, исходит вся ее душа. Я сам был до слез растроган знаками ее признательности, так что у меня не хватало сил отклонить ее нежные ласки и я не стеснял ее. Наконец, когда я заметил, что она мало-помалу успокаивается, я поднял ее, усадил поудобнее и сам поместился рядом.