История одной гречанки

Она пожертвовала всеми драгоценностями, полученными ею от Шерибера, и ценными подарками, которые я уговорил ее принять от меня. Признавшись, что они ею проданы, она объяснила мне, на что хочет употребить вырученные деньги, и очень трогательно, во имя милосердия, просила меня кое-что добавить к этой сумме из моих средств. Я отказался от десяти тысяч франков, которые собирался употребить на покупку разного рода восточных редкостей. Я никогда не любопытствовал, сколько именно денег вложила Теофея в это дело, но вскоре я увидел у себя в доме несколько весьма привлекательных девушек, выкуп коих вряд ли обошелся ей дешево, а если добавить к этому расходы по отправке их на родину, то можно не сомневаться, что щедроты ее намного превзошли мои. Я с большой охотой и удовольствием несколько дней выслушивал рассказы о приключениях этой очаровательной стайки и не поленился почти тотчас же записать их, чтобы меня не подвела память.

Наконец мы покинули Константинополь на борту марсельского корабля. Капитан предупредил меня, что ему необходимо зайти на несколько недель в Ливорно, и я радовался, что мне представляется случай осмотреть этот знаменитый порт. Когда мы достигли берегов Италии, Теофея заметно оживилась и повеселела. По целому ряду соображений я путешествовал инкогнито, а потому по прибытии в Ливорно всю свою свиту оставил на борту, сам же поселился на постоялом дворе и не брезговал столоваться там в обществе нескольких почтенных постояльцев. Теофею принимали за мою дочь, а меня самого — за рядового обывателя, возвращающегося с семьей из Константинополя.

За первой же трапезой, на которую мы собрались вместе с другими путешественниками, я заметил, что к Теофее присматривается некий француз лет двадцати пяти, говорит ей любезности и оказывает мелкие услуги, стремясь привлечь ее внимание. Судя по его приятной внешности, манерам и речам, я принял его за знатного человека, путешествующего инкогнито; он называл себя графом де М ***, но имя это ничего мне не говорило. Он был со мною крайне учтив, ибо принял меня за отца Теофеи. Я приписал его услужливость обычной у французов воспитанности, и, когда я в следующие дни гулял по городу, мне и в голову не приходило, что неосторожно оставлять Теофею одну с ее горничной-гречанкой.

Однако не прошло и недели, как я заметил, что в ее настроении произошла какая-то перемена. Меня это не особенно встревожило, ибо легко могло быть вызвано усталостью от дороги; я все же осведомился, нет ли у нее какого-нибудь повода для жалоб или огорчения. Она сказала, что ничего такого нет, но отвечая смутилась, и это сразу могло бы открыть мне глаза, будь у меня хоть малейшее подозрение. К тому же я не знал, что все время, пока я осматриваю городские достопримечательности, граф де М *** развлекает ее беседой. Мы прожили в Ливорно две недели, и ни малейшее событие не дало мне повода внимательнее присмотреться к тому, что происходит вокруг. Когда я, незадолго до обеда, возвращался домой, то находил Теофею одну, ибо граф старался уйти до моего появления. Я замечал, что она все мрачнеет и держится как-то натянуто, но, не предполагая никакой иной причины для этого, кроме легкого недомогания, я рассчитывал рассеять ее грусть, обещая ей во Франции больше развлечений, нежели мог предложить на постоялом дворе в Ливорно.