История одной кошки

В конечном итоге все жильцы нашего дома получили компенсацию за три дня, проведенных в мотеле, и подарочный сертификат на двести пятьдесят долларов, чтобы купить одежду в «Сирс», — спасибо Красному кресту. И все. Двести пятьдесят долларов за дом. Двести пятьдесят долларов за жизнь. Жильцы с детьми спрашивали: «Но куда мне вести ребенка? Куда мы пойдем?» Им отвечали, что они должны отправиться в одну из городских ночлежек, где могут оставаться сорок дней, пока их официально не признают бездомными и они не получат помощь от государства. Не думаю, что кто-нибудь согласился на это предложение. Не уверена. Я больше не видела большинство из них, только мистера Мандельбаума — и когда я его нашла, то сразу поняла, что он ни у кого помощи не примет.

Если владельцы здания не могли компенсировать его снос, право собственности переходило к городу за невыполнение обязательств. Они продали место застройщикам за миллионы. В итоге там возвели кооперативный дом, стоимость однокомнатной квартиры в котором начиналась с цифры 1,2 миллиона долларов.

Но стройка началась не сразу. Она долго-долго не начиналась.

Пару дней мы жили у Ноэля с женой и двумя детьми, но невозможно бесконечно пользоваться чужой добротой. Их квартира в Ист-Виллидже и без того была тесной. Несколько недель мы ночевали на гостевых диванах у друзей, в спальных мешках, в то время как я пыталась управлять магазином и ждала, когда страховая компания пришлет мне чек. Лаура почти все время пребывала в полубессознательном состоянии, забывалась беспокойным сном, в котором металась, вертелась и звала Хани или мистера Мандельбаума. А когда не молчала и не спала, выплескивала на меня свою злость, требуя вернуть ее любимое одеяло и заветную ночную рубашку, без которых не могла спать.

Иногда я злилась в ответ, думая, что дочь намеренно мучает меня, потому что она наверняка знала, что нельзя вернуть все то, что мы потеряли. Как много я отдала бы за возможность все вернуть. Сейчас я понимаю, что ей нужен был кто-то для вымещения злости, чтобы обрести силы бороться и пережить те непростые времена. Однако по большей части она пользовалась своей детской прерогативой (поскольку все еще была ребенком, хоть и начинала взрослеть) и требовала от матери того, чего ждут от любой мамы, — все изменить к лучшему.

Но я была не в силах. Я ничего не могла изменить к лучшему. Чувство обиды росло с каждым днем, хотя о чувствах Лауры я могла только догадываться. Если мы не кричали друг на друга, значит, вообще не разговаривали, но я каждый день рассказывала ей, что пытаюсь связаться с Анис, что та сумеет как-то нам помочь, что это может случиться в любой день. Анис колесила по Европе. В то время у людей не было мобильных телефонов. Ни у кого не было электронных адресов. Я оставляла сообщения у ее менеджеров, которые заверяли меня, что сделают все, чтобы дозвониться до нее в каждом городе, где она останавливается. Однако складывалось такое впечатление, что она всегда выезжала из гостиницы и мчалась в следующий город до того, как они успевали с ней связаться. Вероятно, они посчитали меня докучливой поклонницей и решили не тревожить Анис.

Через пять недель я узнала от страховой компании, что моя страховка не покрывает случаи аварийного сноса здания городскими властями. К тому времени мы с Лаурой стали жить в дешевых гостиницах в Нижнем Ист-Сайде, и мой счет в банке практически исчерпался. Я устроила «окончательную распродажу» в «Ушной сере» — продавала все, что могла, за цену, предложенную увлеченными коллекционерами, которые всегда были моими лучшими покупателями. В конечном итоге я вручила ключ и договор об аренде Ноэлю. У меня все еще оставались сотни пластинок — либо поцарапанных, либо поврежденных, либо не представляющих интереса для коллекционеров, и пара десятков тех, с которыми я сама не могла расстаться. В любом случае они не имели особой ценности (хотя, по-моему, Лаура этому не поверила, когда увидела, сколько пластинок остались непроданными), но тем не менее их можно было неплохо продать просто потому, что они старые. Все пластинки вместе с моими личными вещами из магазина отправились на хранение на тот самый склад, который я сняла, когда только родилась Лаура. Очередная страница моей жизни была сложена в коробки, убрана в темную комнату и оставлена там покрываться плесенью и пылью.