История одной любви

Домой я пришел в скверном настроении. На вопрос жены, почему задержался, буркнул что-то нечленораздельное, был несправедливо придирчив к дочери. Когда после ужина она собралась к подруге — на северных широтах в августе солнце светит допоздна, — я накричал на нее. Вечер был безнадежно загублен.

Перед сном я не выдержал и позвонил в Дом приезжих!

— Опять Воронин беспокоит. Как они там?

Администратор негромко ответила:

— Заснули голубки… только что.

2

Назавтра, когда они вошли в мой кабинет, пахнуло как будто парным молоком и свежими, с грядки, огурцами. Кротов был в модном вязаном джемпере, светлых брюках и сандалетах. Катя сменила джинсы на короткое зеленое платье, открывающее загорелые ноги. Ее длинные волосы были расчесаны и покрывали плечи и спину.

В кабинете у меня сидело несколько сотрудников. Я представил им Кротовых: Катю как нового фонотекаря, а Сергея назвал начинающим журналистом, который хочет попробовать свои силы па радио. Кротов вежливо склонил голову. Катя стояла с потупленными глазами, очень хорошенькая и робкая.

Я усадил ребят. Некоторое время их разглядывали. Затем, как я и ожидал, подал голос самый старый наш работник, старший редактор сельскохозяйственного отдела Иван Иванович Суворов. Кряхтя и покашливая, он спросил, является ли уже молодой человек штатным сотрудником редакции.

— Нет, — сказал я, — молодой человек получит задание, и если справится с ним, то будет принят в штат с испытательным сроком. Кстати, вы могли бы, Иван Иванович, предложить ему тему. У вас в последнее время с материалами не густо, — напомнил я не без сарказма. — Вот вам и помощь.

— Нет уж, увольте, — буркнул Суворов. — Я уж как-нибудь сам. У меня нет времени заниматься обучением. Проще, знаете, самому написать, чем чужое править. Отказываюсь от такой помощи, обойдусь без нее.

— Напрасно вы так, — заметил я. — Вы еще пожалеете, что не согласились. Верно, Сергей?

К моему удивлению, Кротов промолчал. Он смотрел на Суворова, приподняв одну бровь, словно видел что-то диковинное, недоступное его пониманию.

Когда, поговорив о плановых передачах, я отпустил сотрудников и они вышли из кабинета, Кротов обратился ко мне:

— Это кто был?

Я объяснил, кто такой Суворов.

— Хороший журналист?

— Опытный работник.

Кротов секунду подумал и отчеканил по слогам:

— Он напоминает старика Ромуальдыча, жующего портянку.

Я холодно посмотрел на него.

— Не знаю такого. И впредь оставьте свои суждения о людях при себе.

— Даже когда меня оскорбляют?

— Никто вас не оскорблял, не фантазируйте. Не мог же он с первой минуты понять, что имеет дело с гением! Правда, Катя?

— Конечно! — откликнулась она, встрепенувшись. — Он же тебя совсем не знает, Сережа.

«Господи боже мой», — подумал я. Глубоко вздохнув, перевел разговор на другую тему: как они отдохнули.

— Спасибо, хорошо, — ответил Кротов.

— Замечательно! — скрепила Катя.

— Позавтракали?

Да, они побывали в столовой, первый раз в жизни ели оленину. Бесподобно!

Мы перешли к делам. Я попросил Катю написать автобиографию и заполнить листок по учету кадров. Она села в стороне за журнальный столик, а я занялся Кротовым. Едва я начал рассказывать ему о нашем округе, тихом, как охотничий скрадок, Катя подала голос:

— Все. Написала.

Я взял у нее листки. Почерк был плавный, круглый, буквы огромные. Автобиография выглядела так:

«Я, КРОТОВА ЕКАТЕРИНА АЛЕКСЕЕВНА (ДО ЗАМУЖЕСТВА НАУМОВА), РОДИЛАСЬ 16 МАЯ 1955 ГОДА В ГОРОДЕ МОСКВЕ. МОЙ ОТЕЦ — НАУЧНЫЙ СОТРУДНИК ИНСТИТУТА МЕТАЛЛУРГИИ, МАМА — ВРАЧ. В 1962 ГОДУ ПОСТУПИЛА В СРЕДНЮЮ ШКОЛУ, КОТОРУЮ ОКОНЧИЛА В 1972 ГОДУ. КОМСОМОЛКА С 1969 ГОДА».

Две трети листка остались белым пятном.

— Ну что ж, — сказал я. — Все в порядке. Теперь отправляйтесь в студию, последняя комната по коридору налево. Спросите там Леонида Семеновича Голубева. Это наш диктор. Пусть введет вас в курс дела.

Ее губы шевельнулись, повторяя имя. Она кинула последний, как бы прощальный взгляд на мужа… Мы остались вдвоем.

Полчаса я рассказывал Кротову о нашем округе, замкнутом в кольце лиственничной тайги. Полярный круг пересекал его как раз посередине. Глаза Кротова разгорелись, когда я перечислял названия эвенкийских факторий: Кербо, Мойеро, Амо, Таймура… Я говорил о специфике местного хозяйства, о стадах оленей, бродящих по ягельным пустошам, об одиноких охотничьих станах, о зверофермах, где разводят серебристо-черных лисиц, о бескрайности воздушных дорог, на которых гудят самолеты «АН-2»… Он слушал как зачарованный. Я добавил, что каждый новый человек в этих местах приметен, как высокое дерево, и душу его определяют, как возраст дерева, по внутренним кольцам.

Кротов выдохнул:

— А нам повезло!

— Да, вам повезло.

И тут я рассказал ему о том, как вымораживает шестимесячная зима слабые души, как, не выдерживая, сбегают многие новички… Он залился тонким мальчишеским смехом. Я нахмурился: