История одной любви

— Зина? — узнал я голос секретарши. — Здравствуйте, Воронин. У вас там случайно не появлялся такой мрачный человек с густыми бровями?

— Суворов, что ли? — недолго думала она. — Сидит у Вениамина Ивановича в кабинете. Позвать?

— Нет, не надо. Ему вообще лучше не знать, что я звонил. Можно это сделать?

— Конечно.

— Вот спасибо. Всего доброго.

Я повесил трубку. В аппаратной истошно визжала перекручиваемая через головки магнитофона пленка. А ведь сколько раз предупреждал операторов, чтобы не перематывали таким образом!

5

Утром Кротов улетел.

В полдень раздался звонок из отдела культуры. Меня и Кротова вызывали к Бухареву.

Вениамин Иванович Бухарев сидел в просторном кабинете, из окна которого был виден весь поселок. Это был маленький, щуплый человек с черными гладкими волосами, с лицом загорелым, плоским, в отметинах оспин. Он встал со своего места, пожал мне руку и предложил садиться. Узкие глаза Бухарева глянули на меня поверх стола из-под припухших век.

— Редко заходишь, Вороний. Забыл начальство.

Начало не предвещало ничего хорошего. Я достал сигареты, закурил. Некурящий Бухарев поморщился, но пододвинул пепельницу. Довольно миролюбиво он спросил, какие новости в редакции, как идет работа. Я начал рассказывать о новой сетке вещания, о специальном выпуске на эвенкийском языке, поделился ближайшими редакционными планами… Он слушал, скосив глаза, глядя куда-то мимо моего плеча. Лицо его мрачнело. Я напомнил, что в конце октября мы должны подготовить часовую передачу для Москвы, предполагается и его выступление.

Бухарев легонько ударил ладонью по столу.

— Не о том говоришь, не о том говоришь!

Я замолчал. Мелькнула мысль: «Суворов поработал хорошо».

— Самоуправствуешь, Воронин? Либерализм в редакции развел! — выкрикнул Бухарев. — У тебя идеологический орган или заготконтора? Почему нас в известность не ставишь, кого на работу берешь?

— Еще не успел.

— Как так — не успел? Кого принял?

— Паренек один приехал, очень способный паренек. У нас вакансия. Я взял.

— На какую должность?

— Корреспондент последних известий.

— Партийный?

— Нет, комсомолец. Ему всего семнадцать.

— Ясли в редакции разводишь! Почему не проконсультировался? Порядка не знаешь?

— Порядок мне известен. Я посчитал, что корреспондента могу принять самостоятельно. Все-таки это не редактор и не старший редактор.

— Хитришь, Воронин. А жену его зачем взял?

— Девочка после десятого класса, приехала вместе с ним. У нас вакансия фонотекаря целый год. Никто не идет из-за маленькой ставки. Она согласилась.

— А почему с Суворовым не ладишь? Обидел его, увольняться хочет. А человек он заслуженный, в нашем округе тридцать лет.

— Знаю. Я его не обижал. Человек он, сами, знаете, мнительный и неуживчивый. А если собирается уходить, я его отговаривать не буду. Как журналист он большой ценности не представляет. Стаж у него действительно солидный, но этого мало. В нашем деле, Вениамин Иванович, нужно еще, чтобы человек умел писать, был творчески инициативным. Не знаю, как раньше, а сейчас Суворов дисквалифицировался. Это я сам с полной ответственностью говорю.

Бухарев не на шутку рассердился:

— Неправильно рассуждаешь! Старые кадры беречь надо. А ты мальчишке позволяешь заслуженного человека обижать. Почему он не пришел? Я вас вместе вызвал.

— Он в командировке, Вениамин Иванович.

— Когда уехал?

— Сегодня утром. Послал его за материалами об оленеводах.

— Приедет — приведи его ко мне. Поговорю с ним.

Бухарев сел, остывая. Лицо его разгладилось. Еще минут пятнадцать мы поговорили о всяких делах, он отпустил меня. Шагая в редакцию, я думал о том, что нелетная погода не повредила Кротову, отсрочив его встречу с начальством…

Суворов был на своем месте. Он сидел за столом в сатиновых черных нарукавниках, со сдвинутыми на нос очками. Я пригласил его к себе.

Вскоре он зашел, хмурясь и сутулясь, сел, сдвинул к переносице густые брови. Я достал из стола злополучный листок.

— Так вот, Иван Иванович, стало мне известно о вашем конфликте с Кротовым. Я прочитал вашу заметку, ознакомился с его правкой. Считаю, что стилистически она вполне оправданна.

Суворов побагровел и тотчас поднялся.

— В таком случае говорить с вами на эту тему не желаю. Благодарствую!

— Подождите. Правка, повторяю, оправданна. Я сам не посчитаю зазорным отдать ему на корректуру свой материал. Парень чуток к языку, к стилю. Но ваши труды он больше править не будет. Удовлетворены?

— Нет, не удовлетворен! Пускай извинения мне принесет, сопляк.

— Называя его сопляком, вы вряд ли дождетесь извинения.

— Это что же, я, что ли, перед ним извиняться должен?

— Может быть. Вы не правы.

— Ну как же! Ясное дело! Как я могу быть перед вами прав, когда вы его под свое крылышко взяли. В командировку его даже отправили подальше от греха.