Но она оказалась совсем не такой беззащитной, как он ожидал.
Маленькая хрупкая вдова с твердой волей и сильным характером стала его наказанием. Она не сдалась, не сломалась несмотря на все, что ей пришлось пережить. Он проверял ее, швыряя в лицо обвинения, провоцировал и жадно ловил каждый взгляд, каждый жест. А она…
Она облила его холодным презрением! С достоинством королевы опустила до уровня коврика у своих ног.
Он чувствовал себя подлецом… Вором, что забрался в чужую жизнь, чтобы украсть ее самую важную часть. И у него нет ни малейшего шанса это исправить.
Брачный договор сковал ему руки. Подпись императора стала ярмом. Близость Деи — немыслимой пыткой.
Его навязанная жена хранила верность усопшему мужу, и даже призрак нищеты не вынудил ее нарушить обет. Заглянув в ее глаза, Йеванн понял одно: она скорее умрет, чем позволит ему дотронуться до себя.
Но он знал: в конце концов ей придется смириться. Не ради себя — ради сына. Императору нужен их брак и нужно, чтобы этот брак плодоносил. А иначе…
А «иначе» не может быть.
Сутки спустя, измотанные долгой дорогой, они вышли в Листайне — пограничной крепости на юге Шенвейса. Там уже ждал дирижабль, посланный за ними самим императором.
— Его Величество очень любезны, — устало пробормотала Дея, когда Йеванн сообщил ей об этом. — Но я бы предпочла наземный транспорт.
Она не чувствовала ни малейшего желания возвращаться в Иллурию. Страну, что когда-то лишила ее самого дорого.
— Понимаю. Но попытайся найти хоть что-то хорошее в своем положении. Поверь, стать моей женой — еще не самое худшее, что может случиться.
Она отвернулась.
Эти сутки они почти не общались. Йеванн обращался только по делу, да и то, большую часть времени отдавал приказы, не требующие ответа. А она молча подчинялась, понимая, что споры бессмысленны.
— Ты когда-нибудь летала? — задал он внезапный вопрос.
Дея глянула на него так, словно сомневалась в его рассудке.
— Нет. Я же не птица.
— Надо будет это исправить.
Она так и не поняла, что это значит. Не успела понять. Потому что Йеванн вдруг поднял руку и аккуратно, с каким-то щемящим чувством в глазах коснулся ее щеки.
Дея невольно вздрогнула. Отшатнулась, разрывая контакт.
— Неужели я тебе так неприятен? — усмехнулся маг с нескрываемой горечью. — Это из-за твоего мужа?
— Я не готова обсуждать это с вами, — сухо откликнулась девушка. — Тем более, сейчас.
С минуту он изучал ее нечитаемым взглядом. Потом отступил:
- Ты права, не сейчас. Но когда мы прибудем в Тарузу, нам придется поговорить.
Сердце Деи сжалось, стоило ей услышать название иллурской столицы. Она думала, что уже никогда туда не вернется.
— О чем нам говорить? — горько откликнулась девушка. — Вы уже все решили без меня. Вы и ваш император.
— Он еще и ваш император, — сухо заметил маг.
— Я мечтаю забыть об этом.
Их глаза на секунду встретились. И так же, как в прошлый раз, Дея почувствовала странное напряжение. Легкая дрожь прошлась по ее коже, поднимая дыбом невидимые волоски, и угнездилась внизу живота теплым комком…
- Ты очень красива, — будто сквозь вату донесся голос Йеванна. Низкий, хриплый, точно у мага внезапно пересохло в горле.
Он снова коснулся ее щеки. Почти невесомо скользнул вдоль скулы кончиками пальцев. В его глазах вспыхнули опасные красные искры, словно кристаллики в калейдоскопе.
Дея застыла, завороженная их странной игрой.
— Очень красива, — повторил маг с сожалением. — Я завидую твоему мертвому мужу.
Эти слова разбили наваждение. Дея вздрогнула, будто выходя из глубокого сна.
— Не смейте о нем вспоминать! — бросила, отступая. — Вы не стоите даже его мизинца.
Перелет занял несколько часов. И все это время Дея просидела, уткнувшись лбом в прохладное стекло и бездумно глядя на проплывающий под дирижаблем ландшафт.
Когда огромный аэростат пересек границу с Иллурией, сердце девушки на мгновение сжалось.
Здесь кончалась зима, и чем дальше вглубь страны продолжался полет, тем быстрее отступал снег, давая место зеленой траве. Вскоре белые равнины сменились заливным лугами и полями, на которых колосилась пшеница. Появились густые леса, голубые блюдца озер и сверкающие на солнце вены рек, что пронизывали Иллурию вдоль и поперек.
Даже небо стало другим. Не сизым и низким, как в Шенвейсе, а высоким, прозрачно-хрустальным и пронзительно-голубым.
Небо Иллурии — до боли знакомое, такое родное.
Дея смахнула слезу.
— Мамочка, ты плачешь? — Ноэль завозился у нее на коленях.
Почти весь полет он проспал в плетеной колыбели, а проснувшись, с неугомонным любопытством трехлетнего малыша начал исследовать салон дирижабля. Заодно познакомился со стюардом в белой ливрее, постоял возле Йеванна, печально вздыхая и поглядывая на его блестящие пуговицы, а потом забрался к матери на колени, чтобы удобнее было смотреть в окно.
Пуговицы очень хотелось. Хотя бы одну. Но уж больно хмурое лицо было у мага.
Ноэлю казалось, что он простоял возле него целую вечность и вздыхал очень громко. Даже ногой притопнул от нетерпения, но первым заговорить не посмел. А маг на него так и не глянул…