И, когда вступили в юность, мы продолжали дружить. Я, правда, не знакомила своих мальчиков с Женькой – а он меня со своими девочками знакомил. Если он шёл с девочкой в кино или в театр, он предупреждал: «С нами пойдёт моя сестра». И обсуждению это не подлежало.
Всё изменилось, когда он встретил свою будущую жену. Леночка (так мы в семье звали её с самого начала знакомства) не приняла меня ни в какую! В первый же раз, когда мы с Женькой зашли за ней на каток, она сказалась больной и не пошла с нами. На катке было полно друзей, и мы с Женькой там не были приклеены друг к другу. Как же я удивилась, когда через какое-то время я увидела своего брата в паре с Леночкой!
Так началось наше с Женькой отчуждение. Вскоре они поженились, но подружками мы с Леной не стали, а так – дальними родственниками. Лена была со мной отчуждённо вежлива, не более того. Женька смотрел Леночке в рот, и они начали свою жизнь, в которую мне не было доступа. Я, правда, никогда не была в обиде ни на Женьку, ни тем более на Лену. Уж очень хорошо им было вдвоём! До самой Жениной смерти они не просто любили друг друга, а были влюблены по уши. Женька прожил очень хорошую, счастливую семейную жизнь, и я всегда только радовалась за него.
На похоронах и родные, и знакомые называли его главой большого клана, вожаком стаи. Только мне в этом клане и в этой стае места не было. В принципе, он никогда не забывал, что у него есть сестра, но мы оказались с ним в совершенно разных сферах общения, и это не способствовало дальнейшим нашим родственным, дружеским отношениям.
По молодости они пытались нас с моим мужем Лёвой «учить» жить, несколько хвастаясь, как хорошо живут они, не принимая во внимание того, что мы с Лёвой начинали самостоятельную жизнь с чайной ложки, без всякой поддержки с какой-либо стороны: папы уже не было, а у мамы, которая зарабатывала не бог весть какие деньги, был на руках очень неблагополучный наш младший брат, о котором речь ещё впереди и который, несмотря на своё явное неблагополучие, успел обзавестись семьёй.
Однажды, находясь в глубоком отчаянии – у меня совсем не было денег, а мамы уже не было: она до моих детей не дожила, дети же по случаю болезни оба были дома, не в саду-яслях, и мне абсолютно нечем было их кормить – я, взяв младшего Гришу на руки (ему был год), а старшего Митю за руку, отправилась к брату за помощью, просить в долг до зарплаты рублей пять. Они жили тогда очень далеко от меня: мы на Варшавском шоссе, а им родители Лены купили 2-комнатную кооперативную квартиру на Речном вокзале. И вот я приехала туда, к ним. Они встретили нас очень гостеприимно, вкусно накормили, детей уложили спать, а в ответ на мою просьбу о займе прочли мне целую лекцию о том, как я неправильно живу и с зарплаты не откладываю на книжку ни копейки, а вот они всё время это делают. Они не брали в расчёт, что у них за спиной был глубокий тыл – Ленины родители, вполне успешные, обеспеченные люди. Её отец был кандидат наук и ещё постоянно писал книги по своей специальности (по-моему, он был каким-то металлургом, во всяком случае до конца своей жизни проработал в Институте стали и сплавов). Мать Лены, маленькая хрупкая женщина, тоже имела отношение к металлургии и на заводе чуть ли не заведовала серьёзным цехом. А Лена у них была единственной дочерью, обожаемой.
И вот, прочтя мне лекцию о «правильном ведении хозяйства», они проводили меня домой. И только на улице, доставая рукавичку (дело было зимой), я обнаружила в кармане просимые мною в долг 5 рублей. Это, наверняка, сунул мне Женька, тайком от Лены.
Это был мамин почерк. В юности, когда я ещё жила с родителями, но уже работала, я иногда по какому-либо поводу взбрыкивала и отделялась от семьи на самостоятельное довольствие. Зарабатывала я мало, тратить деньги, естественно, не умела и в одно прекрасное утро обнаруживала, что денег у меня – только на дорогу до работы, и даже на обратную дорогу нет, не говоря уж об обеде и прочем.
И вдруг, спускаясь по лестнице с 5-го этажа (у нас не было лифта) и доставая из кармана перчатки, я обнаруживала там «пятёрку». Вот растяпа, думала я – забыла про эту денежку! И благополучно проживала день. А назавтра история повторялась в несколько другом варианте: в кармане вместе с необходимой мне «пятёркой» я находила ещё и завтрак, заботливо сделанный мамой. Ну, что ж, я всё понимала, просила у мамы прощения, и мы мирились.
Так, по-маминому, втихую, поступил и Женька. Но больше я никогда не обращалась к ним за помощью.
Всю нашу взрослую жизнь мы встречались с Женькой очень редко: или 1-го января на моём дне рождения, или 2-го – на Женькином. Да ещё иногда у старшего брата, который, в отличие от Женьки, очень ратовал за семейные связи.