История одной семьи (ХХ век. Болгария – Россия)

Подошел трамвай, покачиваясь длинным вагоном. Сердце немного отпустило. Проехали качели. Сюда, на площадку, залитую солнцем, она приходила. Здесь бегал ее старший сын, когда трамвай еще здесь не ходил, а был просто лесопарк. Здесь на качелях сына ужалила пчела, он страшно плакал, и она вынула жало. Какое отношение это имело к отцу? Тогда время еще шло медленно. Каждый день был днем размеренного счастья. Отец оставался где-то в стороне со своими делами, думами, претензиями, грубостью, криком и возмущением. И только иногда поражало – откуда отец все про нее знает? В сумочке лежала записная книжка отца, в книжке с оборванной наполовину корочкой, разбухшей от записей, будто дела раздвинули страницы, есть периодически повторяющаяся запись, мелким убористым почерком – ее приезд в гости, ее самой и детей, расходы, покупки, отдых, подарки, все с точностью военного человека, привыкшего к порядку.

Трамвай ехал, покачиваясь. Кусты парка, серые от пыли, казались неживыми. Странно было их видеть такими. Проехали мимо телевизионной вышки. Здесь отца записывали, он рассказывал о восстании в 1923 году. А может, еще о чем-то. Она так и не удосужилась узнать, о чем. Там хранятся записи, можно его увидеть живым.

Женщина думала, что в этом городе она в последний раз, и еще думала, что смерть приходит постепенно. Постепенно человек переходит в иной мир, и дело не в старости, в угасании желаний, омертвении души, в физической немощи – смерть начинается, когда твоя плоть и кровь – отец и мать – уходят в иной мир и забирают с собой часть твоей жизни. Они унесут с собой часть жизни, которая никогда никому не будет известна и интересна, и принесут воспоминания, которые начнут приобщать тебя к тому свету.

Опять стало трудно дышать. Трамвай ввинчивался в центр города. Женщина вышла на следующей остановке. Снующая звенящая толпа обрушилась на нее.

И тут она увидела старика. Высокий старик в спортивном костюме и в соломенной шляпе неуверенно пробирался сквозь толпу. Остановился, выставив вперед палку, медленно повернул голову, опять пошел. Женщина шла, не отрывая взгляда от неуверенно движущейся фигуры. Старик осторожно ощупывал тротуар палкой, и только сейчас женщина поняла, как он стар.

«Я хочу видеть его глаза! Хочу видеть его глаза! Он не знал, как я его любила, он не знал и уже никогда не узнает!»

Худые, слабые и непослушные, ватные ноги неуверенно делали шаг за шагом. Палка помогала старику. Время от времени он останавливался, то ли передыхал, то ли пытался сориентироваться. Он останавливался на согнутых ногах, медленно поворачивал голову, и женщина видела, что на старике очки. Она шла, не отрывая глаз от такой знакомой фигуры. Рука, держащая палку, должна быть белой, с выпуклыми, крупными, очень толстыми ногтями, аккуратно подстриженными ею. Отец вечно бранился и кричал, когда она несмело откусывала щипчиками кусочки ногтей. Палка была блестящая, в черных разводах, с черной ручкой. Старик медленно ощупывал тротуар ею, и опять женщина подумала: до чего же он стар. Старик остановился и повернул голову. Она не поняла, что он рассматривает, но знала, что за толстыми линзами огромные черные зрачки смотрят внимательно и чуть сердито. Она торопилась взглянуть в лицо. «Головастики», – вспомнила она. «Головастики», – согласно кивнула. К старику подошла какая-то женщина. Старик спрашивал о чем-то, женщина указывала куда-то рукой.

Женщина смотрела, не отрываясь, на старика. Он снял шляпу и вытер лоб. На лбу, который ей помнился с детства, раньше, чем руки, глаза, голос, на высоком красноватом лбу – две мягкие глубокие морщины.

– Когда она отойдет, я подойду и возьму его за руку. Сейчас я подойду, возьму его за руку, и мы пойдем, беседуя, одна душа и два тела. Я буду терпеливо поддерживать его и сносить его брань, мы будем время от времени останавливаться, он – чтобы перевести дыхание, а я, – чтобы задать очередной вопрос.

Главные действующие лица и их родственные связи

Коротко об авторе