История одной семьи

Мы с отцом были связаны через Зеппеля. Зеппель же устраивал и наш отъезд. Мы могли уехать на одном из немецких пароходов, где у него были друзья коммунисты. Я сказала Фоле: «Будем разговаривать на улице, домой к нам не приходи» С Зеппелем мы встречались в бассейне и в кино. Он был замечательный пловец, прыгал с вышки, выделывал разные трюки, я тоже хорошо плавала. Нам нужно было только переброситься парой слов. Ему — увидеть, что я цела, а мне — узнать, когда и где мы снова встретимся. В кино можно было заходить и выходить во время сеанса. Один из нас являлся раньше и оставлял свободным место рядом с собой. Другой садился рядом. А у меня возле дома стоят всё время полицейские, и Фоля узнал, что отца в квартире нет. Раз отца нет, у Фоли шансы падают, но всё равно — я ещё там. И хотя он очень этого не хочет, ему придётся меня выдать. Об отце он говорил со злобой: «Что он себе думает? Ведь тебя могут арестовать!» «Ты же знаешь — для нас дело — это всё, а жена, дети и прочее — второстепенно». Ну, он не поверил, конечно. Он понимал, что отец не мог сбежать, оставив меня на произвол судьбы, знал, что мы как-то связаны. Он твердил: «Ты не сможешь выехать из Шанхая, тебя задержат». Он знал, что у меня был только паспорт на имя Киршнер. Получалось, что я могу выехать только вместе с ним. Он ничего от нас не хочет, кроме денег на билеты для меня, его жены и для него. Он нас заложил, но отец сбежал, а меня он вывезет. И заложил он нас только капитану Пику. Ему надо сбежать и от Пика, который требует своей доли. Надо бежать, не то придётся Пику меня подбросить.

Фоля считал меня восторженной комсомолкой, не способной ни на какие хитрости. А про себя думал, что он — старый волк, он ведь стольких перехитрил в жизни. Но он меня недооценил.

Зеппель в это время ходит в порт, договаривается о нашем отъезде, и мы с ним встречаемся каждый день или через день. Уже отец получил из Москвы разрешение уехать. А дом ведётся, как положено. Двое слуг-китайцев подают мне обед, я переодеваюсь, сижу за столом, аппетита нет, но я стараюсь есть. Состояние у меня было очень неважное.

С Фолей мы ходили часами. Я говорила: «Что ты от меня хочешь?» Но ему надо было кому-то излиться: «Если бы речь шла о моей жизни — чёрт с ней, я за тебя бы её отдал, речь идёт о жене». И об отце много говорил: «Он фанатик, сумасшедший, он готов погубить тебя из-за большевистских денег. Что им несколько тысяч долларов? Они столько тратят по всему миру на свои дела!» Но отец не большевистские деньги жалел, он не мог допустить, чтобы его шантажировали. И всё-таки, несмотря на видимый провал, ему удалось не погубить всего дела, потому что он действовал по-своему.

Это тянулось две недели, и к концу я едва выдерживала. Зеппель был чудный парень, готовый отдать за нас жизнь. Правда, он особенно не рисковал, он жил по своему собственному немецкому паспорту. Но он бы для нас сделал всё. Он обожал отца. Однажды мы встретились в бассейне, и он сказал; «Ты так устала, пропустим один день. Встретимся послезавтра в номере таком-то». Места наших встреч мы называли по номерам. Назавтра я легла спать рано. Зеппель уверил, что через два-три дня это кончится. Фоле я сообщила, что отец согласен, деньги будут, мы выезжаем все вместе. Назначила ему встречу через пять дней. Мне стало легче — с Фолей не надо видеться, и через несколько дней всё кончится. И я крепко уснула. Проснулась от громкого звонка и стука в дверь. Слуги спали внизу, в полуподвальном помещении. Слышу, открылась входная дверь, кто-то подымается по лестнице, и думаю: Это — конец. Причём конец страшный. Сама тюрьма там была страшная. Летом камеры так раскалялись от солнца, что приговорённые к смерти просили, чтобы их скорее казнили. Об этом писали в газетах. Но что ж поделаешь! Главное, я спешу одеться, чтобы меня не застали голой. Одеваюсь и тут слышу голос Зеппеля. Открываю дверь, и он мне: «Что ты с нами делаешь? Почему не пришла?» «Как? Да я же не должна была сегодня приходить!» Тут он бросился назад: «Что я наделал! Я должен бежать, иначе — беда».

Оказывается, он забыл, что встреча назначена на завтра, и когда я не пришла к определённому часу, решил, что меня арестовали. Ко мне домой ходить нельзя было из-за наблюдения. Он сказал отцу, что я не пришла. А встречу я бы не пропустила в любом состоянии. Ведь это значило бы порвать контакт. Сомнений нет — меня взяли. Тут отец стал психовать. Он держал револьвер в квартире Зеппеля, где было оружие и передатчики. Он был уверен, что меня выдал Фоля, и решил его убить. Тогда его тоже посадят, но ему всё равно — без меня в Москву он вернуться не может. Приказал Зеппелю принести револьвер. Зеппель понял, что это — конец. Стал просить разрешения сходить ко мне на квартиру. Какой-то шанс есть. Дал слово, что если меня действительно взяли, он принесёт револьвер — делай, что хочешь. Но отец потребовал, чтобы Зеппель сначала принёс оружие, и, получив его, согласился ждать. Поэтому Зеппель так спешил вернуться и даже не объяснил мне, в чём дело.