История одной семьи

Представление об английском языке он получил впервые по самоучителю, взятому у Сталина. На пароходе вскоре свободно заговорил с кочегарами, цветными из английских колоний, язык которых был примитивен, стал читать английские книжки. Языки ему давались легко: прожив за границей два года, научился говорить по-английски, по-немецки и по-французски.

Работа кочегара была тяжёлой и грязной[7]. Зато никаких формальностей при приёме на работу не требовалось. В портах часто кто-нибудь сбегал или заболевал, кочегары всегда требовались. Он поплавал, сколько ему хотелось — довольно долго, потому что успел побывать, между прочим, и в Испании. В Лондоне ушёл с парохода, пробыл там несколько дней, ночуя в христианской миссии, где давали по кружке кофе, — за это надо было постоять на молитве, но никакими материальными неудобствами он озабочен не был. Сразу же связался там с анархо-синдикалистами, встретился, среди прочих, с Рудольфом Рокером — немцем, издававшим газету на еврейском и русском языках, с которым он потом, через несколько лет, встречался в Берлине. Потом из интереса поехал, куда все — в Париж.

В Париже была большая эмиграция. Он включился в эмигрантскую жизнь, но от других эмигрантов резко отличался: он был революционером по натуре, по идее, но чисто партийные дела и группировки его не занимали. Познакомился он и с большевиками, что впоследствии сыграло в его жизни огромную роль. Старый большевик Полонский потом, когда все вернулись из лагерей, вспоминал, как романтично выглядел Алёша в Париже.

В Париже он встретился также с будущими членами Одесской иностранной коллегии, которые в подполье, при белых, занимались агитацией во французских войсках, печатали листовки и почти все погибли.

Он не хотел жить, как другие эмигранты — как Калинин, который прожил в Париже несколько лет, не усвоив по-французски ни слова, не видя ни одного француза. Из чистого любопытства пошёл работать на завод Рено, даже успел организовать там забастовку. Но потом заскучал, захотелось посмотреть мир, и он отправился пешком в Германию.

Была в разгаре европейская война, но о путешествии из Франции в Германию он рассказывал одни анекдоты. Денег у него с собой было ровно столько, сколько требовалось, чтобы не арестовали за бродяжничество. Питался фруктами с деревьев, которые росли на дороге, никто их не сторожил. Однажды залез в сад, вдруг видит — хозяин. Испугался, а тот ему говорит: «Вон те яблоки получше». В Германии заходил в любой крестьянский дом, нанимался на день-два поработать, а если работы не было, его кормили даром, и он шёл дальше. В Руре поступил на шахту, поработал месяц, повредил руку, но не сильно. Всё же он не избежал ареста: в нём заподозрили русского шпиона. Но когда он попросил: «Подержите меня, пожалуйста, в тюрьме до тепла», его из тюрьмы прогнали.

Наконец, он решил вернуться в Россию. То ли неприятно во время войны быть русским в Германии, то ли просто не сиделось на месте. С невероятными приключениями перебрался через несколько границ и оказался в России. Отправился в Кишинёв повидаться с родными. Там встретил двух своих давних приятельниц-анархисток, сестёр Волоховых.

Через несколько дней Алёша провожал одну из сестёр вечером домой, и его задержали. В городе орудовали бандиты, и полиция была начеку. Привели в участок, а настоящих документов у него не оказалось. Его заподозрили в том, что он — один из грабителей, и ему угрожало уголовное дело. Он предпочёл назвать своё настоящее имя и отправился вторично по этапу в Туруханский край, к своему старому врагу приставу[8], которому он из Парижа отправил издевательскую открытку с просьбой причитающееся ему пособие пересылать по такому-то адресу. Свердлов пользовался у начальства влиянием, он хлопотал за Алёшу и добился того, чтобы наказание за побег было минимальным: отсидеть двое суток в участке. Между Свердловым и приставом, который был зол на Алёшу за насмешки, состоялся примечательный разговор. «Что вы так стараетесь, господин пристав, всё равно не станете губернатором», — сказал Свердлов. «Да и вы, господин Свердлов, не станете президентом Российской республики», — возразил пристав. И не угадал.

После Февральской революции Алёша освободился из ссылки одним из последних — его заслали в самый отдалённый станок, потому что он продолжал бунтовать. Враг его пристав очень боялся, что после революции Алёша с ним расправится. Революционер ведь должен мстить своим врагам! Но ему чужда была мстительность, как и жестокость. Бывало позднее, что по своему положению он имел над людьми большую власть. Но он не способен был — не из джентльменства, а органически — причинить человеку зло, даже если это требовалось для дела.